У Самаэля были подозрения, что причиной была та аристократка, чью дочурку он опозорил на весь двор, заявив, что на подобном недоразумении не женится даже, если это будет единственным шансом спасти его жизнь. Эта сударыня тогда пригрозила тем, что самолюбие до добра не доведёт или чем-то в этом роде – он уже не помнил. Факт оставался фактом: через день после этого инцидента, сидя в покоях у сестры, он в процессе разговора глянул в сторону зеркала в полный рост, как раз недавно купленного, и увидел только комнату. Потом Алану, тоже заметившую неладное и кинувшуюся звать родителей. Потом и родителей. В зеркале были все предметы и все члены семьи за исключением одного, сидевшего напротив злополучного отражения и просто в него таращившегося.

Пока он размышлял о прошлом, не заметил, как ифрит, стоявший напротив, осторожно подхватил его за запястье. Нечеловеческая рука ощущалась горячей, с мягкой, напоминавшей кошачью, шёрсткой.

Глядя на контраст собственных пальцев с генеральской кожей, Иблис с лёгким удивлением вскинул брови.

– Много знаете о сарпиде?

– Достаточно, чтобы подозревать, что Вы сейчас её приплетёте. Мне уже говорили, что это подобная чушь.

– Проклятиями занимаются ведьмы и ведуньи, и держатся они от силы пару лет,– пригрозил пальцем ифрит.– Сарпида меняет саму сущность, и остаётся с вами на всю жизнь.

Помолчав, Иблис глумливо улыбнулся.

– Вас бы на исследования.

Они дошли до порога, и, остановившись, Самаэль всё-таки рискнул попытаться добиться ответа на волновавший его вопрос:

– Почему Вы вообще это делаете?– держа ладонь на медной ручке двери, второй рукой тави махнул в сторону гостя.– Пришли со мной поболтать, хотя по легендам должны нашёптывать всякую чушь и склонять к тому, что Вам нужно.

Иблис посмотрел на него с таким же недовольством, что и раньше, но быстро избавился от любого намёка на эту эмоцию.

– Я мог бы это сделать,– он пожал плечами.– Но Вы, генерал, не какой-то рядовой бессмертный, который в будущем мало на что будет иметь влияние – и я знаю достаточно про род Гриндов, чтобы это утверждать.

– Допустим,– согласно кивнул Самаэль, скрестив руки на груди.– Но если я, как выражаетесь, такая важная персона, стоило бы всеми силами пытаться завоевать моё доверие.

– Нет, потому что я уже это сделал.

Говоря это, Иблис слегка отклонился в сторону и улыбнулся так, как за прошедшее время общения не улыбался ни разу – с каким-то детским самодовольством и радостью. На мгновение Самаэлю показалось, что он по ошибке пустил к себе какого-то выходца из Пантеона, которые точно так же чуть ли не сияли первозданным светом от осознания собственной восхитительности и добродетели.

Защемило под лопаткой, и тави логично рассудил, что это была его ущемлённая гордость: так легко и быстро его ещё никто не одурачивал. Он в целом был известен как личность, которую невозможно заболтать или парой улыбок пробиться у него в круг доверенных.

– Более того,– решил добить его Иблис,– Если мы пообщаемся ещё немного, то станем теми ещё друзьями. Я помогу тебе, исключительно «по дружбе», но ты будешь чувствовать себя обязанным – и это позволит мне однажды использовать тебя в своих интересах. Либо,– огненный картинно вздохнул, возвращаясь в своё привычное и куда более приятное глазу состояние спокойствия,– я вообще не буду ничего делать, а посмотрю, куда ты придёшь сам. Каждому на роду своё написано.

– Даже Птице?– ехидно усмехнулся Самаэль.

– Как ни странно,– Князь согласно кивнул.– Если тебе так хочется, единственный совет, который я могу дать – не пытайся сбежать от проблемы. Это её не решит.

– Я знаю.

Иблис пожал плечами, хмыкнув в ответ, и на этой ноте они расстались.

Закрыв двери, что, между прочим, должен был делать не он сам, а лакей, Самаэль некоторое время смотрел на их поверхность. Поговорить с Айоргом? Нет, не сейчас. С ним можно было говорить о рабочих вопросах, но не о сторонних. Хотя желание было, и с каждым днём в компании регента бороться с необходимостью всё обсудить было только сложнее.

5.

Проходя по коридорам Пантеона, Василиск не надеялся услышать что-то слишком интересное. Здесь всегда кто-то был, всегда кто-то разговаривал. В основном звучали сплетни и последние новости со всей империи, но сегодня он их знал, вместе с братьями и сёстрами посетивший похороны предыдущего Владыки. Своего разочарования от мероприятия Король богов не скрывал: он планировал встретиться с регентом, чтобы обсудить с ним пару насущных вопросов, но Айорг сделал всё, чтобы не пересекаться с родственником даже взглядами.

По итогу визит был в высшей степени бесполезным, и домой Василиск вернулся раздражённый больше обычного, а жители Пантеона благодарили кого угодно за то, что двери уже были закрыты до утра. Никому из прихожан не понравилось бы, вздумайся вдруг Королю богов на них огрызаться, что он на данный момент мог делать с упоением.

Все шло наперекосяк: сначала отделившийся Коврус, от которого они находились не так далеко, как казалось раньше. Это привело к потери части прихожан, которых теперь гнали от границы палками и стрелами, лишь бы не могли зайти на территорию Эрейи, где по-прежнему оставалось место их единения с богами и религиозных обрядов. Следом за отделившимися землями и жителями случилась смерть Владыки, а в промежутке между этим совсем недалеко от Пантеона умудрились разместить свои кибитки на стоянку кочевники откуда-то со стороны Махадри. Зачем они вообще добрались именно сюда? Они отпугивали людей, сами тянулись в Пантеон, но не ради веры, а в попытке найти способ разжиться парой лишних монет, шелков или украшений.

Все не так. В первую очередь, Первородные не должны были сидеть где-то на окраине – они должны были быть там, в столице, рядом с теми, кто принимал решение о новом правителе. Но всем когда-то так понравился указ Джартаха Неповторимого, что никто не думал его отменять.

Почему никто не понимал, что религия и государство в империи веками были неразделимы?

– Василиск?

Вынырнув из собственных мыслей, мужчина повернул голову на осторожно окликнувшую его Норию.

Эта их сестра, младшая среди девушек, была неприметнее даже Санбики, всем казавшейся блёклой. Нориа, в свою очередь, была серой, с мышиным цветом волос, передвигавшейся и говорившей на уровне едва различимой слышимости. Увидеть её повышавшей на кого-то голос было не озвученной, но несбыточной мечтой каждого в Пантеоне.

Бывали смелые прихожане, рисковавшие на почве её молчаливости с ней заигрывать и обещать, что с ними Первородная будет улыбаться и хохотать в голос: если рядом был Крокум, он тихонько подмечал, что хохотать Нориа должна уже просто по факту попыток заигрываний. И находились же энтузиасты. Им в любом случае было бесполезно пытаться: Нориа каждый день тихонько вздыхала, наблюдая за одной из служанок. Девушка ей призналась, что при всём уважении к статусу Первородных своей природе и супругу она изменять не готова.