— Что тебе нужно? — тихо спросила она.

— Тебя. И немедленно.

Кажется, все дело в возвращении домой. Сюда, в этот дом. Уиллоу не смогла бы объяснить, откуда пришло это озарение, но она знала, что дело именно в этом. Она чувствовала, что он не только напряжен, но и испытывает какую-то боль, и это ей совсем не нравилось.

— В чем дело? — спросила она.

Ахилл растянул губы, но это мало походило на улыбку.

— Ни в чем. Почему ты решила, что что-то не так?

— Ты напряжен и нервничаешь. Ты в таком состоянии с самого отъезда из Греции.

— Ну, если ты разденешься, мое напряжение тут же исчезнет.

Уиллоу подумывала о том, чтобы сдаться и позволить ему разобраться со всем, что беспокоит его, наедине с самим собой в этой уютной кровати с балдахином. Но какая-то часть ее противилась этому, потому что хотела знать, в чем дело и почему этот Ахилл так сильно отличается от спокойного, заботливого Ахилла с Хейроса.

Если его мучает душевная боль, она поможет ему. Разве не в этом состоит обязанность жены перед своим мужем?

«Только ты не настоящая жена».

Неправда. Она настоящая жена. Она согласилась на то, чтобы они жили вместе. Пусть они не любят друг друга, но раз они будут спать в одной кровати и вести интимную жизнь, значит, у нее есть все основания эмоционально поддерживать его, когда он в этом нуждается.

— Ахилл, — тихо проговорила она, глядя ему в лицо, — в чем дело?

От нее исходил аромат полевых цветов — ее запах. Между ее бровей пролегла складка: она беспокоилась. И беспокоилась о нем.

Ахилл хотел сказать ей, что беспокоиться не о чем, что он в порядке. Даже более чем в порядке. И что он готов показать ей, в каком он порядке, здесь и сейчас, в кровати — той самой, в которой он, вероятно, был зачат.

Однако он не был в порядке, и он это знал.

Все началось в Греции, когда он узнал о страхах Уиллоу и заверил ее в том, что она само совершенство. Потом он несколько раз доказывал ей это, а в один из дней, лежа с ней в обнимку у бассейна, перебирая ее волосы, вдруг осознал, что не сможет отказаться от всего этого после медового месяца. И не просто не сможет. А не откажется.

Он хотел спать с нею под боком каждую ночь. Иметь возможность беседовать с ней в любой момент. Спорить с нею. Вместе читать книги. Вместе гулять по лесу. Вместе трапезничать, делиться идеями и страстью.

Он не видел причин, почему бы ему этого всего не иметь. Хотя бы до зачатия ребенка. Желание обладать всем этим оказалось настолько сильным, что весь полет он не мог усидеть на месте, не мог не думать об этом. И не мог делать вид, будто для него это не важно.

Вероятно, поэтому-то он и был так взбудоражен. Ему очень хотелось услышать от нее «да», и он боялся ее отказа. И то, что он боялся, сильно озадачило его. Когда это Уиллоу успела усыпить его бдительность и забраться в его душу? А ведь она побуждала его интересоваться ее мнением, ее мыслями и чувствами. И ведь ему действительно все это было интересно.

Вся ситуация усугублялась возвращением в Торнхейвен, и едва он переступил порог, воспоминания нахлынули на него. Вот из этой гостиной не оглядываясь вышла его мать, а отец, бледный, шокированный, так и остался стоять на месте. Он сам, мальчишка, тогда замер у двери. Мать даже не посмотрела на него, прошла мимо, будто он пустое место.

А вот по этим мрачным коридорам он любил бродить по ночам, воображая, будто сам он призрак, а его брат жив. Потому что везде были развешаны фотографии Улисса, его же фотографии не было ни одной. Отец говорил только об Улиссе, с ним же он практически не общался.

Вон та комната в конце другого крыла, маленькая каморка, была его, а комната Улисса превратилась в святилище, и туда разрешалось заходить только отцу. Он обожал сидеть за своим письменным столом, углубившись в учебники, потому что только там он чувствовал себя реальным. Только там Улисс не мог дотянуться до него — Улисс, который был успешен в спорте и других видах деятельности, требовавших хорошей физической подготовки, но только не в школьных науках.

Бывали дни, когда собственное существование казалось ему ненадежным, как будто ему требовалось закрепиться в реальности, чтобы он не улетучился, как дым, как мечта, которая когда-то была у родителей. У него складывалось впечатление, что сам дом не верит в его существование и хочет, чтобы он исчез.

Сын-замена. Запасной.

Тот, которому следовало бы умереть.

Он ненавидел этот дом.

«Тогда зачем цепляться за него? Зачем вообще возвращаться сюда? Зачем надо было ради наследства затевать всю эту чепуху со свадьбой?»

Затем, что он не мог все пустить на самотек. Если бы он отказался выполнять условия, отец победил бы. Отец хотел, чтобы он исчез, чтобы он не рождался на свет. Нет, он примет наследство, и все это будет принадлежать ему.

И он заставит призраков этого дома признать его существование.

— Ахилл, — тихо проговорила Уиллоу.

Он понял, что обнимает ее, причем сжимает в объятиях слишком сильно.

Господи, он причинил ей боль! Да что с ним такое? Почему он допускает, чтобы дом влиял на него? Ведь все это дело прошлого. Сейчас все по-другому. Весь мир признал его существование. Он достиг большего, чем когда-то смог бы достичь его брат, он богаче, знаменитее, могущественнее…

От Ахилла потребовались все силы, чтобы унять волнение, разомкнуть объятия и на шаг отойти от Уиллоу.

— Прости, дорогая, — сказал он. — Я нечаянно.

Однако она продолжала хмуриться и с тревогой вглядываться в его лицо. Может, будет лучше, если сегодня он ляжет спать один, подумал Ахилл. Иначе он будет вертеться в постели и нервничать и не даст ей спать. Она начнет задавать вопросы, а у него нет желания говорить об Улиссе и тем самым беспокоить его тень.

Ахилл выдавил из себя улыбку.

— Все в порядке, мне не больно, — заверила его Уиллоу. — Только вид у тебя встревоженный. Я могу тебе чем-нибудь помочь?

Он не был настроен объяснять причину своего взбудораженного состояния, к тому же тут мало что можно было объяснить.

— Я ничем не расстроен. — Ахилл знал, что его слова прозвучали холодно, но он ничего не