властелина были все равны; там не допускалось притеснения от чиновников; там правосудие было равно для всех от вождя германского племени до последнего раба. Сами греки сознавались, что жить под рукой Аттилы лучше, чем в империи. Зато Аттила был взыскателен к другим властителям; он и от них требовал безусловного повиновения. Аттила пожелал даже однажды принять участие в семейных делах своего писца. Он требовал от императора, чтобы его женили на той или другой богатой наследнице, грозя иначе пожаловать лично в Византию и разделить приданое со своим приближенным.

Аттила искал случая разорвать сношения с обеими империями. Случай этот скоро представился. По смерти Феодосия II его преемник Маркиан отказал Аттиле в обычной дани. Одновременно с этим он получил отказ от Валентиниана III, императора Западной Римской империи, В руке сестры его Гонории, которая сама дала ему слово и прислала кольцо. Известно, что этот факт перешел в поэтические сказания германского эпоса, где вместо Гонории выведен тип германской героини. Конечно, Гонория, вступая в заочные сношения с Аттилой, искала случая избавиться от железных тисков матери.

Но Аттила не считал лишним украсить свой гарем сестрой римского императора. Он принял предложение Гонории близко к сердцу; поэтому отказ сильно оскорбил Аттилу. Он еще раньше имел разногласия с Валентинианом по поводу галльских вестготов, которых не переставал считать подданными. Теперь же дружественные отношения между могущественным Аттилой и обоими римскими дворами окончательно порвались. В тоже время Аттила получил от вандальского короля Гензериха подарки с предложением напасть одновременно на Запад и подчинить вестготов. У вандальского короля был серьезный предлог к войне с кунингом вестготов. Тогда повелителем вестготов был Теодорих. Он имел несчастье отдать свою дочь за сына Гензериха. Последний невзлюбил свою невестку. Однажды ему показалось, что она составляет для него яд. Этого было достаточно. По одному подозрению, без всяких доказательств, варвар отнял ее у мужа, отрезал ей уши, вырвал ноздри и отправил к отцу[21]. Этой жестокостью возмутились даже вандалы. Отец несчастной решился отмстить злодею. Чтобы прогнать грозу, Гензерих обратился к Аттиле, который продолжал считать вестготов своими подданными. Аттила одновременно потребовал у Валентиниана выдачи вестготов, а от Теодориха отречения от союза с Римом; обоим им он отправил письма. «В этом видно человека тонкого, — замечает Иордан, — прежде чем вести войну, он сражается хитростью». Это дипломатическое искусство подкупало в пользу Аттилы русских исследователей, именно Погодина и Забелина, которые видели в нем не вождя дикого племени, а царя народа, возросшего уже граждански. Но мы указывали, что гунны времен Аттилы были далеко не те и что племенные свойства их после того, как они вышли из Азии, значительно изменились от сношения с соседями, от слияния со славянами и под влиянием географических и климатических условий.

Поход Аттилы на Галлию. Аттила, имея одинаковые поводы к вражде с Византией и Римом, двинулся на Запад в 450 г. Со времен Ксеркса Европа никогда не видела такого скопления известных и неизвестных народов; насчитывали не менее 500 тысяч, а по другим сведениям — до 700 тысяч человек в ополчении Аттилы. Тут был азиатский кочевник и славянин; алан с огромным копьем, в роговой кирасе и в шлеме, раскрашенный и татуированный гелон, с косой вместо оружия и в накидке из человеческой кожи вместо плаща. Германия вызвала с севера и запада самые отдаленные из своих народов: и остгот, и гепид явились на зов со своей тяжелой пехотой, приводившей в отчаяние римлян. Король Ардарик начальствовал над гепидами; остготы явились под начальством трех братьев: Валамира, Теодемера и Видимера. Валамир был самым близким лицом к Аттиле. В этих полчищах, среди этих пестрых предводителей, собрались будущие владыки Италии, сменившие западных цезарей. Тут сошлись и друзья, и враги. Орест там мог сойтись с Одоакром, говорит Амедей Тьерри, стем Одоакром, который был тогда простым солдатом изтурцилингов[22].

Перемещение такого множества народов произвело, конечно, целую революцию на огромной равнине Восточной Европы. Славянское племя спустилось к берегам Черного моря, чтобы занять луга, оставленные остготами и некогда принадлежавшие им. Арьергард степных гуннов и авангард народов гуннской расы, авары, булгары и даже тюрки подвинулись на один шаг к Европе. Рассчитывая дойти до берегов Рейна в первых числах марта, Аттила в январе должен был подняться из своих становищ на Дунае. Он двинул свои войска, разделив их на две части по правому и левому берегу Дуная. Обе армии соединились при его истоках, у Шварцвальдского леса. Франки, жившие по берегам Неккера, при приближении Аттилы, выгнали своего герцога, поставленного римлянами, чтобы заменить его другим, «длинноволосым князем Меровеем», которому предстояло приобрести покровительство гуннов. Но этим не кончилось; франки стали вместе с меровеями под знамена гуннов. То же сделали тюринги и прирейнские бургунды.

Усилившись таким образом новыми союзниками, гунны начали начали готовиться к переходу через Рейн. Древний герцин-ский лес доставил им материалы для этой переправы; берега Рейна были соединены плавучими мостами из барок. Переправа происходила в нескольких местах. Сам Аттила с главными полчищами переправился около нынешнего Кобленца и остановился в Трире. Оттуда он обратился с воззванием к жителям Галлии, объявив, что пришел в качестве друга римлян и с единственной целью наказать вестготов, беглых подданных и врагов Рима, и что потому галлы должны оказать ему хороший прием, как своему освободителю и одному из полководцев Римской империи. «Иначе трава не будет расти там, где пройдет конь Аттилы», — заключал он свое воззвание. Было забавно и одновременно ужасно видеть этого самозванного римского полководца, как он принимал городских куриалов, сидя на лавке, убеждая их на ломаном латинском языке открыть ему городские ворота. Некоторые города повиновались, другие сделали попытку сопротивляться; но и те и другие были одинаково разграблены. Перед Аттилой шли пожары, а за ним голод. Все бежало или готовилось к бегству; жители селений сбегались в города, жители равнин перебирались в горы; леса населялись людьми, отбиравшими логова у диких зверей; жившие по берегам морей и рек спускали на воду свои суда и были наготове переправить семьи и имущество в те места, которые считались менее опасными. Так поступили жители небольшого города Лютеции, нынешнего Парижа.

Будущая столица Франции была тогда торговым рыбным складом и населена большей частью рыбаками. Этот город (нынешний Cite[23]) находился на одном из островов Сены, был окружен ее глубокими рукавами и стенами, укрепленными башнями, а потому мог выдержать продолжительную осаду. Но на жителей Лютеции напала паника, та самая паника, которая распространилась тогда по другим большим городам Галлии.