трудновато. Еще не зажило лицо, изувеченное в бою: правый глаз заплыл, так что наблюдать получалось лишь левым. А наблюдал Ярхо не только за Хьялмой, но и за светящейся от радости матерью, хмурым дядькой Тогволодом (тот расположился по правую руку от князя и наверняка злился не меньше Ярхо) и новоявленной халлегатской княгиней, Юранкой.

Девица, конечно, была хороша – несколько угловата, однако же. Густой мед волос и глаз оттенял не слишком приметное, но улыбчивое лицо. Ласковое солнце Скобарьей Вольности сделало кожу Юранки топлено-персиковой, оставив на скулах редкую веснушчатую россыпь. Девица, расправив тонкие плечи, подалась вбок – внимательно слушала, что говорила княгиня Ингерда, положив ладонь на узкое, обвитое жемчугами запястье невестки. Юранка держалась открыто и степенно, не бледнела и не робела. Порой она кивала княгине Ингерде, и мелко подрагивали длинные подвески, спускающиеся с ее расшитого очелья.

Ярхо видел Юранку второй раз. Первый случился, когда он приезжал в Скобарью Вольность свататься – за себя, не за князя. Хьялма посоветовал ему это сделать: мол, пора тебе, брат, жениться, да и на скобарские земли имеются виды. С той встречи он запомнил лишь то, что девица приятна и неглупа, а ее отец – человек скользкий и ушлый. Тем не менее сваты прибыли, и Ярхо со скобарским атаманом ударили по рукам, сговорившись сыграть свадьбу по осени. Но летом – летом Ярхо снарядился в поход на юг, и…

Музыканты мерно забили в барабаны. Танцоры убежали, и десяток-другой гостей, залихватски посвистывая, начали хлопать ладонями по коленям: пошло другое действо. Отставив кубок, Ярхо тяжело посмотрел на своего младшего брата, Рагне. Тот выступил из-за княжьего стола, чтобы вместе с другими воинами перебрасывать в пляске ножи – удаль показать.

Рагне был юн и слишком запальчив. По мнению Ярхо, ему не следовало красоваться после выпитого вина, это могло кончиться дурно. Он хмуро следил, как нетвердо ходили ножи в пальцах разгоряченного мальчишки.

– Ой дурак-дурак, – протянули из-за спины. Недовольно прищелкнули языком: – А я всегда знал, что разум в этой семье достался только старшим детям.

Невозможно было не узнать такую манеру речи, сладко-звонкую, с хитрецой.

– Присяду? – вежливо спросил Сармат у воина рядом с Ярхо. Тот безропотно отодвинулся, освобождая кусочек скамьи. Сармат устроился подле, хлопнув Ярхо по здоровому плечу. – Ну здравствуй, мертвый братец.

Посмотришь на Сармата и невольно засомневаешься, у кого нынче свадьба: то ли у Хьялмы, облаченного в синий и черный бархат, то ли у Сармата, разодетого в своей привычной манере – красное с золотым. Червонный кафтан, перетянутый на талии поясом; блестящие петлицы, резные пуговицы, перстни на пальцах. Казалось, с их последней встречи Сармат стал приметнее и ярче: прищур – лукавее, собранные в косы волосы – огненнее. Ладонью он огладил мягкую щетину на щеках и подбородке.

– Как ты?

– Превосходно, – ответил Ярхо. – А что, не видно?

Его лицо было иссечено настолько, что Ярхо казался старше лет на десять. Рядом с новыми шрамами, распахавшими щеку, бугрились шишки. Согнутая левая рука, сломанная в предплечье, висела на тряпице – лекари крепко-накрепко ее перевязали, как и рану, оставленную на его животе тукерской саблей.

Сармат рассмеялся.

– Ну, сверим список обид. – Он начал загибать пальцы. – Хьялма посылает тебя на Гроздана-князя, потому что боится за покой южных границ. Ты идешь, хотя понимаешь, что поход будет тяжелее, чем кажется, – так оно и выходит, потому что на подмогу Гроздану спешат тукерские ханы. Гроздан погибает в бою, ханы разбегаются, но халлегатское войско несет немыслимые потери. Тебя считают погибшим: уцелевшие воины не находят твое тело и решают, что злые тукеры всласть над тобой поизмывались – разрубили на кусочки и разбросали по Пустоши. В Халлегате все горюют, бьют в колокола и насыпают по тебе пустой курган. И когда ты, увенчанный боевой славой, возвращаешься домой с горсткой выживших соратников, то узнаешь, что больше всех горюет наш предприимчивый Хьялма. Как говорится, братьев много, а Скобарья Вольность – одна. Так почему бы во время тризны по Ярхо не жениться на его невесте, пока скобарский атаман не отдал дочь и земли кому-нибудь еще?

Сармат мягко откашлялся.

– Я ничего не забыл?

– Пожалуй, нет. – Ярхо отхлебнул вина. Он следил, как Рагне, запутавшись в ногах, стек на пол – хорошо хоть пальцы не отрезало.

– Повезло тебе вернуться, конечно, – заметил Сармат. – Не до свадьбы. Не после. А ровно в разгар гуляний.

Тот кивнул в ответ.

– Не знал, что и ты здесь. Я тебя вчера не видел.

– Ездил с приятелями развеяться по лесу, – объяснил Сармат. – А как вернулся к ночи, узнал, что у меня по-прежнему четверо братьев.

Он тряхнул головой: зазвенели золотые зажимы на косах.

– Видишь – в честь княжеской свадьбы даже меня из Криницы позвали. Наверное, это мать похлопотала. Хьялма бы наверняка сделал все, чтобы гонец с приглашением до моей глухомани не доехал.

– Почему ты не за главным столом?

– Решил пожалеть сердце Хьялмы. Он на меня так косится, что страх берет. Переживает, поди, как бы я не попытался соблазнить его женушку.

Ярхо хохотнул, растянув зарубцевавшиеся губы:

– От скромности не помрешь.

– Что уж греха таить. – Сармат взял у проходящего слуги чарку. – Хоть поем рядом с тобой, а то подле Хьялмы вся еда во рту киснет.

Он повел подбородком в сторону князя.

– Смотри, как взглядом меж столов рыщет. За нами наблюдает. Не нравится ему наша семейная беседа – может, я тебя тут к крамоле склоняю. А ежели и склоняю, плохо, что ли? Пойдем ко мне воеводой, Ярхо. Будет тебе в Кринице раздолье. Самый искусный бой – между пьяными землепашцами. Самый долгий поход – от одной крепостной стены до другой, за сутки со своими молодцами сможешь несколько раз туда-обратно сходить и еще на обед успеть.

Ярхо отщипнул мясной ломоть.

– Что, совсем тоскливо?

– Да уж не так весело, как у тебя. Раньше к нам наведывались люди из улуса Заир-хана, и мы гоняли их ради приличия. Они не душегубили, но безобразничали – крали у нас скот, а за это я украл у Заир-хана сестру. Ужасно надеялся, что теперь-то мы по-настоящему повоюем, но не вышло. Я встретил его послов с примирительной речью – думал, это подольет масла в огонь, но им взаправду понравилось. Еще и ханская сестра наотрез отказалась покидать криницкий терем. Ну ты понимаешь… Я ее не обижаю, а хан молод, ему недосуг заниматься замужеством своих сестер – на всех приданого не напасешься. Сам того не ведая, я оказал ему услугу, и Заир-хан вознамерился со мной дружить.

– Тукерский хан согласился, чтобы его сестра стала наложницей халлегатского княжича? Ты совсем заврался, Сармат?

Сармат провел языком по зубам.

– Говоря откровенно,