– Святочное полено – нет. Помандер – нет. Хлебная подлива – бррр. Определенно нет, – комментировала она. – Правда, я знала людей, которые оставляли чулки, чтобы Санта – рождественский дед – складывал туда подарки. Но я этого никогда не делала.

– А что ты делала на Рождество? – спросила Мэри.

Несколько секунд она размышляла, не сказать ли ей правду. Не описать ли им мрачные реалии Рождества в сиротском приюте.

Корзинки с благотворительными подарками, заполненные старой одеждой и игрушками, которые не нужны никому другому. Ежегодный подарок от епископа – воспитательные книги, которые не утешали, а нагоняли тоску. Понимание, что Санта-Клаус делает подарки только тем детям, которые живут в настоящих домах с настоящими родителями. Для нее стало облегчением, когда она узнала, что никакого Санты нет.

Но что это даст – только испортит всем настроение. Лучше уж опустить подробности, и пусть друзья наслаждаются едой.

– Когда я была маленькой? Ничего особенного, кроме похода в церковь. И еще – обычно у нас была индейка.

Но только в том случае, если кто-то щедрый дарил монахиням несколько птиц. В противном случае она и остальные дети такой роскоши не имели. В какой-то год у них была только каша и кормовая патока.

Посреди обеда Мэри наконец задала вопрос, который весь день крутился в голове Руби.

– А где Беннетт? Я думала, он появится сегодня.

– Понятия не имею, – сказал Кач. – Я надеялся, что он позвонит. Наверно, занят на работе. Поводов для беспокойства нет. Он вскоре объявится. Наверняка еще до того, как мы встретим новый, сорок первый год.

Лицо Мэри при этих словах просияло.

– Вот тебе еще одна традиция. Хогманай. Шотландцы празднуют в последний день года.

– Я пела «Доброе старое время». Эта песня – часть традиции? – спросила Руби.

– Да. Самое важное начинается после полуночи. Тогда в дом приходит ферстфутер[13].

– Что за ферстфутер? Это что-то вроде танца?

– Нет-нет. Это первый человек, который заходит к тебе в дом в новом году после полуночи. Он приносит удачу в предстоящем году. Самую большую удачу приносит высокий, красивый брюнет. Беннетт идеально бы подошел.

– А как насчет меня? – грустно проговорил Кач. – Я не подойду?

– С твоими-то волосами песочного цвета? Ну уж нет. Блондины приносят неудачу. Нужен брюнет.

– И это все?

– Еще должен быть подарок. Моя бабушка всем другим подаркам предпочитала соль. Но подойдет и уголь – щепотка. Или виски – я не знаю ни одного человека, который воротил бы нос от бутылочки доброго шотландского виски.

Когда они закончили обедать, солнце уже зашло, но Руби не позволила Качу вызвать ей такси.

– Лунного света мне будет достаточно, чтобы добраться, и я знаю все бомбоубежища на пути до дома. Я буду в порядке.

Он явно сомневался, но она твердо стояла на своем, и он уступил.

– Ну что. Счастливого Рождества, Руби. Увидимся в четверг.

Она пожелала всем остальным счастливого Рождества и отправилась домой. Она знала наилучший маршрут – по широким улицам, куда попадает лунный свет, и хотя на путь до дома она тратила не меньше получаса, в отель она пришла еще до первого воя сирен.

Первый налет состоялся около одиннадцати, и хотя отбой дали меньше чем через час, она решила остаться в подвале. Во-первых, здесь было теплее, чем в ее комнате, и она достаточно хорошо знала некоторых других старых постояльцев, чтобы пожелать им счастливого Рождества и улыбнуться, пока они рассаживались на своих кушетках.

В убежище все обычно соблюдали своего рода комендантский час приблизительно после девяти – никаких разговоров, кроме как шепотом. И, уж конечно, никакой музыки или пения. Но эта ночь, безусловно, была другой, и когда человек в дальней от нее стороне подвала запел «Храни вас, джентльмены, бог», почти все присоединились к нему.

Руби сто лет не пела рождественских песен – с тех времен, когда была маленькой девочкой, но слова вдруг сами собой вспомнились, и она неожиданно поймала себя на том, что поет «Мы слышим ангелов на небесах», и «Услышал я на Рождество колокола», и «Тихая ночь» – она стала частью хора людей, почти не знавших друг друга, набившихся в этот сырой и довольно скверно пахнущий подвал. И это была самая прекрасная (не считая концерта в Национальной галерее) музыка, какую она слышала.

Во второй половине дня в воскресенье Руби с коллегами работали не покладая рук, чтобы наверстать упущенное в среду. Она мучила статью, посвященную нехватке косметики, и какой бы подход она ни выбирала, все казалось ей неуместным, и, когда Кач в шесть часов объявил конец рабочего дня, она с радостью отложила статью.

Она только-только выключила настольную лампу и накинула матерчатую покрышку на пишущую машинку, когда что-то заставило ее поднять взгляд. В дверях, опираясь на косяк, стоял Беннетт и смотрел на нее. Улыбался ей.

Она вдруг увидела, что у него синяк под глазом и глубокий порез на переносице.

– Что случилось? – спросила она.

– Опять этот треклятый мотоцикл, – ответил Кач, проходя мимо друга. – Он никогда ничему не учится.

Беннетт просто ухмыльнулся.

– Я проиграл схватку с веткой дерева, – сообщил он.

– Ну, видите? – сказал Кач.

– Я бы пригнулся, если бы знал, что она там.

– Вы в Лондон на некоторое время? – спросила она.

– На несколько дней. Нам давно уже пора посетить кафе «Победа». Если вы свободны, конечно.

– Это было бы здорово, – сказала она, остро осознавая, что ее коллеги, включая Кача, слушают и воображают нечто гораздо большее, чем простое дружеское общение. – Сейчас я соберусь.

Они пошли на восток по Ладгейт-Хилл, двигались медленно почти в полной темноте. Луны сегодня не было, ни малейшего намека хотя бы на тощенький серп серебристого света, и Руби казалось, что каждая неровность тротуара, каждый вывернутый булыжник словно магнитом притягивает носки ее туфель. Если бы не Беннетт, на руку которого она опиралась, она бы уже десяток раз упала.

– Хорошо отпраздновали Рождество? – спросила она, рассчитывая на отдушину какого-нибудь легкого разговора.

– Я бы не сказал. Я был один, к сожалению. А вы?

– В канун Рождества я ужинала с Качем, Мэри и еще коллегами, а ночь провела в убежище отеля. Мы пели рождественские песни.

– А в день Рождества куда-нибудь ходили?

– Нет, оставалась в отеле. Но я по этому поводу не переживала.

– Есть у вас какие-нибудь планы на Новый… – начал было спрашивать он, но концовку вопроса заглушил усиливающийся вой сирены воздушной тревоги. Секунду спустя до них донесся рев приближающихся самолетов.

– Черт побери, – выругался он. – Заранее не могли сообщить? Мы еще даже до бара «Темпл» не дошли.

– И что будем делать? На работе есть убежище.

– Отсюда ближе до станции метро у собора Святого