смешно тряся головой. – И только потом судить о качестве! А еще святой отец называется!

– Ваше вино, скорее всего, действительно хорошее, – не отставал я. – Его ведь сразу же выпивают, не сходя с места. Что-то мне в Германии не попадалось моравское вино.

– Вся Вена пьет южноморавское вино, – цокая языком, заявлял Микш. – Его даже на «Граф Шпее»[60] поставляли.

Микш являлся коренастым мужчиной с большим ртом. Его другом и одновременно соперником считался Коглер, родом из той же местности. Коглер тоже хорошо разбирался в лошадях, но от Микша отличался бесхитростностью в словах и поступках. Лошади у него всегда были накормлены и считались лучшими во взводе. Однако говорить он предпочитал не о лошадях, а о клячах, а слово «живодер» являлось у него самым употребительным. Его круг общения был невелик, и он почти не получал писем из дома, не говоря уже о посылках. Коглер отличался скупостью, не курил и думал только о своих клячах.

Одна из наших повозок, ездившая за боеприпасами, увязла в грязи. Я затянул ремень с кобурой, проверил пистолет, вышел в темноту и направился к возничим. В кухонной плите у них бушевало пламя, в ведре варилась картошка, а рядом на противне шипели куры.

– Неплохо устроились! – заметил я.

В помещении стоял устойчивый запах навоза, пота и вареной картошки, поскольку двери и окна были плотно занавешены. На шатком столике коптила одна блиндажная свечка. У плиты суетился кузнец Крюгер, а возничие, устроившись в углу на седлах и стульях, мирно дремали.

– Необходимо вытащить телегу с боеприпасами, – пояснил я цель своего визита.

– Я поеду, – вызвался Микш.

– Мне кажется, что ваши лошади, Микш, слишком слабы для этого. Одна увязла по самые оси. Коглер, а вы что думаете?

Коглер только поскреб затылок. Ему было понятно, что только его лошади способны вытащить тяжелую телегу.

– Мои тоже справятся, – обиделся Микш. – Они хорошо тянут.

Он никак не мог успокоиться, жалея о гибели своих тяжеловозов и не желая мириться с тем, что ему выделили простых крестьянских лошадей.

– Я займусь этим, – наконец произнес Коглер.

На улице было черным-черно, когда мы с Коглером и лошадьми направились к телеге.

– Постарайтесь добыть для Микша хорошую упряжку, – попросил он. – А то Микш умрет от зависти, что у меня сохранились мои лошади.

Лично я не мог предпринять ничего серьезного в этом направлении, но обижать Коглера мне не хотелось.

– Хорошо. Я поговорю с доктором Шеделем.

Это был наш ветеринар.

Мы вытащили тяжелую телегу на сухое место.

Когда я вернулся, пришел Хан и призвал нас быть бдительными. В плен попал русский лейтенант, артиллерийский наблюдатель. Часовому было приказано отконвоировать его в тыл. По пути им пришлось спрятаться от русских самолетов в погребе, в котором уже сидели двое гражданских. С их помощью русскому офицеру удалось обезоружить конвоира, полоснув его по шее ножом. Однако конвоиру, несмотря на ранение в шею, удалось ускользнуть, поскольку русские замешкались, снимая его винтовку с предохранителя. Как бы то ни было, они ушли к своим. Произошедшее не исключение. Русские часто убегают от конвойных.

Хану стало известно еще кое-что.

– Первый батальон будет расформирован, – сообщил он.

– Это нам на руку, – отозвался Хюбл. – От него осталось не больше роты, но в нем сохранились отличные повозки и лошади. Надо позаботиться, чтобы и нам что-нибудь досталось.

С этими словами он собрался куда-то идти. У нас действительно не хватало 8 лошадей.

– Бесполезно. Полку нужно 200 лошадей, нам все равно ничего не достанется, – остановил его Хан. – Обычные крестьянские лошаденки не тянут тяжелые повозки.

Лошади были как драные кошки и походили на крыс. В упряжке не слушались, тянули тяжелые повозки по трое, четверо или даже шестеро и падали замертво. Они ели сено и солому, в то время как немецким лошадям вполне хватало на день два килограмма овса, которого, правда, уже давно не было. Мы кормили их рожью и пшеницей, а чтобы зерна набухли, предварительно аккуратно вымачивали их в воде. Процедура занимала двенадцать часов и была возможной только тогда, когда мы не находились на марше.

– Просто беда с этими лошадьми, – продолжил Хан.

Его поддержали другие солдаты, принявшись почем зря ругать местных лошадей. Раздались возгласы:

– Все части должны быть моторизованными!

Но и здесь Хан проявил лучшую осведомленность:

– Моторы в России выходят из строя. Недавно сюда с румынской границы своим ходом пришла танковая дивизия. Она оказалась уже небоеспособной.

– Чего стоит только эта грязь! – поддержал его Хюбл. – Если лошадь можно пришпорить, то мотор – нет. Он просто заглохнет.

Хюбл все же сходил в штаб и приехал из 1-го батальона на великолепной повозке с двумя крепкими лошадьми. На ней лежала четверть туши свиньи. Почти сто килограммов мяса и сала. Мы принялись готовить свиные отбивные.

– Как же удалось раздобыть все это? – поинтересовался я.

– Выменял на пятьсот сигарет, – рассмеялся Хюбл.

У нас во взводе было 10 некурящих. В день экономия составляла 50 сигарет, которые шли в обмен на то, в чем мы нуждались.

– Это белые лошади, они слишком заметны, – заявил Коглер. – Ведь доктор Шедель знает каждый конский волос в полку.

– Позвольте мне позаботиться о том, чтобы он больше не беспокоился о белых лошадях! Я их перекрашу! – воскликнул Микш, который по своей второй профессии был торговцем лошадьми.

– В этом ты знаешь толк! – отозвался Коглер, и все расхохотались.

– А это не навредит лошадям? – решил уточнить Хюбл.

– Я не навредил еще ни одной лошади! – заверил его Микш, взял сивок под уздцы и удалился.

– Надо что-то дать Хану, чтобы он помалкивал, – сказал Хюбл. – Что мы ему дадим? Сигареты?

– Он же не курит!

– Свиную рульку?

– Он не употребляет мяса!

– Черт побери! Тогда, может быть, шнапс?

– Он не пьет спиртного!

– Бедняга! Но как сделать так, чтобы он молчал?

Я вызвался решить эту задачу, поскольку хорошо знал Хана, и на следующий день отправился к ветеринару, доктору Шеделю, где сдал ему двух больных лошадей.

– На днях вы получите замену, – буркнул он. – 1-й батальон расформировывают.

– Как здорово! – лицемерно поблагодарил я его. – Нам это так необходимо!

Мне пришлось пришпоривать лошадь, чтобы как можно быстрее доложить обо всем Хельцлу, который теперь командовал нашей ротой.

– Подождите! – распорядился он, выслушав мой доклад. – Через час я выезжаю в ваш взвод.

К моей великой радости, у меня появилось свободное время, и мне захотелось повидать Хана и Рюкенштайнера. Обоих я застал за допросом военнопленного. В углу с винтовкой в руках сидел Бургхард. Хан утверждал, что это партизан, поскольку пленного взяли здесь в тылу,