Шрифт:
Закладка:
Распад послевоенного идеологического консенсуса
Метод Маккарти, Пул и Розенталя помещает всех политиков США в единый консервативно-либеральный нарратив. Но по мере того как в 2010-х годах процесс идеологической фрагментации стал усугубляться, эта одномерная классификация перестала удовлетворять потребности исследователей. Избрание Трампа в 2016 году разделило Республиканскую партию на две фракции, причем антитрамповскую составила «старая гвардия» (которую принято именовать «республиканцами только по названию», или «носорогами»[34]). А внутри Демократической партии наметилась и начала расширяться трещина между «центристами» и «левыми».
Идеологическая фрагментация зашла настолько далеко, что никакая схема классификации уже не кажется полезной. Разнообразие идей, мотивирующих политические события и призывы к действию, попросту сделалось слишком велико. Идеи комбинируются и беспорядочно рекомбинируются. Новые движения – новые «Новые правые», альтернативные правые, «альтернативные левые» и пр. – возникают, на короткий срок обретают известность, а затем исчезают.
Более того, мы вступили в новую эру, в которой доминируют радикальные идеологии. Термин «радикальная политика» по принятому определению отражает намерение преобразовать или заменить фундаментальные принципы общества или политической системы, часто посредством социальных перемен, структурных изменений, революции или радикальной реформы . Чтобы понять идеологический ландшафт сегодняшнего дня, полезно оттолкнуться от ее противоположности, «Эры доброго согласия II», при которой среди элит, управляющих Америкой, наличествовало поразительное единение. Впредь я буду называть это идеологическое согласие послевоенным консенсусом. Оно длилось приблизительно тридцать лет, с 1937 года, когда приступили к реализации «Нового курса», выдержало Вторую мировую войну, достигло пика в 1950-х и сохранялось до начала 1960-х годов.
В культурном отношении можно выделить следующие элементы послевоенного консенсуса:
Нормативная семья состояла из мужчины и женщины, союз которых обычно освящался в церкви или другом религиозном учреждении, а также их детей. Людей, живущих по «альтернативным правилам», в значительной степени вынуждали вести свой образ жизни в тени.
Четко определялись гендерные роли: мужчины были кормильцами, а женщины – домохозяйками.
Послевоенный консенсус осуждал почти все попытки искусственно изменить «естественное тело». Большинство форм телесной модификации, от легких (татуировки и пирсинг) до более серьезных (перевязывание ног и принудительная кастрация для получения евнухов), считалось уделом «нецивилизованных» иностранцев. (Впрочем, имелось одно существенное исключение из этого правила, ведь калечащая операция на мужских половых органах – обрезание – не только разрешалась, но и признавалась нормой.) К абортам относились крайне неодобрительно, и в большинстве штатов они были вне закона.
Институционализированный расизм, в том числе законы Джима Кроу[35] в южных штатах, фактически превращал чернокожих американцев в людей второго сорта и лишал их большей части плодов послевоенного консенсуса.
Хотя элита WASPHNM состояла преимущественно из протестантов, в США не было государственной религии. Однако принадлежность к церкви, синагоге, мечети или другой религиозной конфессии считалась нормой. Разводы выборных должностных лиц не приветствовались, атеисты в «приличное общество» не допускались.
Светскую идеологию послевоенного консенсуса иногда называют американским символом веры. Основными элементами этой идеологии были демократия (принципы которой закреплены в конституции), политика невмешательства и американский патриотизм.
С экономической точки зрения США, будучи, по общему признанию, капиталистической страной (и запрещая деятельность Коммунистической партии), на практике являлись социал-демократическим или даже социалистическим государством скандинавского образца. Послевоенный консенсус характеризовался следующими экономическими признаками:
Поддержка сильных профсоюзов.
Обязательство повышать минимальную заработную плату с опережением инфляции.
Чрезвычайно прогрессивное налогообложение с налогами в размере более 90 процентов на наивысшие доходы.
Поддержка системы социального обеспечения, включая всеобщую пенсию по старости (социальное обеспечение), страхование по безработице и социальные пособия для детей-инвалидов или нуждающихся.
Низкий показатель иммиграции, благоприятный для местных работников и способствующий культурной однородности. (В этой категории экономические и культурные вопросы пересекаются.)
Глядя на этот список, не устаешь поражаться тому, насколько сильно изменился наш идеологический ландшафт. Культурная стабильность начала разрушаться под воздействием антивоенных движений и движений за гражданские права 1960-х годов. Экономические столпы рухнули под натиском неолиберальной экономики в 1970-х годах. (Я вернусь к этому в следующей главе.) Но по состоянию на 2020 год послевоенный консенсус не удалось заменить каким-либо столь же последовательным нарративом, принятым подавляющим большинством элиты и населения. Используя социологические данные, которые отражают отношение американцев к целому ряду вопросов, мы можем определить среднюю точку идеологического спектра – срединную позицию, вокруг которой наблюдается чрезвычайная пестрота.
Кроме того, не существует единого «радикального вероучения», которое бросало бы вызов всему тому, что сегодня выдается за идеологическое усреднение. Скорее, налицо динамическое множество радикальных идей, причем существуют огромные различия между идеями, одобряемыми теми или иными идеологическими фракциями внутри более образованной молодежи.
Крайне левые – это убежденные революционеры, антифашисты, анархисты и несколько коммунистов старого образца. В численном выражении данная группа невелика, однако резких отличий между «экстремистами» и соседней, гораздо более многочисленной категорией нет. Это активисты, которые держатся в стороне от насилия и городских беспорядков, но поддерживают цели «экстремистов» в большей или меньшей степени – хотя бы некоторые прогрессивные левые идеи. Они приходят на крупные антиправительственные демонстрации и делают пожертвования на начинания крайне левых, скажем, на помощь «антифа», арестованным полицией. Эта группа, в свою очередь, плавно перетекает в следующую категорию, не особенно мотивированную левыми убеждениями (или не мотивированную вовсе), но не желающую этого признавать и поэтому поддерживающую левых публично.
Судя по результатам президентских выборов 2020 года, более 80 процентов студентов колледжей проголосовали за Байдена , что позволяет вывести приблизительную оценку доли левых или сторонников левых взглядов. Что касается остальных, то большинство из них не проявляют заметного политического интереса и, находясь в кампусе, склонны воздерживаться от политики. Последняя, небольшая группа включает правых радикалов из различных республиканских клубов, открыто выступающих против левых.
Этот расклад представляет собой грубое приближение (в лучшем случае) к оценке разнообразия идеологических позиций по вопросам культуры среди более образованной молодежи. Левые радикалы хотят оттолкнуть общество от послевоенного консенсуса еще сильнее, чем мы наблюдаем сегодня. Традиционалисты и правые консерваторы хотят вернуться к послевоенному консенсусу, и во многих отношениях это более радикальный шаг, чем все ценности левых. Также следует помнить, что левые и правые чрезвычайно разобщены, что внутри каждого крыла ведутся культурные войны, острота которых может превышать конфликты между левыми и правыми.
Ситуация усугубляется различием мнений по экономическим вопросам. Наша героиня Джейн мечтает о революции, которая сметет деспотический и несправедливый режим. Стив Бэннон, который какое-то время был главным идеологом в лагере Трампа, тоже мнит себя революционером: «Я хочу все разрушить и уничтожить весь сегодняшний истеблишмент»116117. Сенатор Берни Сандерс, отнюдь не революционер, обвиняет истеблишмент Демократической партии в том, что демократы
