В том числе — слабостью господствующего класса России, и политическими ошибками многочисленных либеральных кретинов вроде Родзянки, Керенского и Милюкова. Которых было так много, что дело не в несчастном случае, а в причинах геологических. «Страна дураков».

Проблема исторической России была не в том, что там появился Ленин, а в том, что там таких лениных была огромная толпа, и Владимир Ильич был среди них не самым худшим. Ленин был органичным членом многотысячной корпорации азиатских «недремлющих лоботрясов». Как я писал в прошлом посте, он вполне мог выступать в 1918 году на стороне белых.

Судите сами. Две крупнейшие революционные партии России — социал-демократы и социал-революционеры. Обе партии входили во Второй Интернационал. Партия эсеров была более кровожадной, она совершила 90 % террористических актов и критиковала социал-демократов за умеренность. В октябре 1917 к власти пришли две партии — часть старых социал-демократов (коммунисты) и часть старых социалистов-революционеров (левые эсеры). Коллективизация сельского хозяйства это программа эсеров, а не эсдеков, которых эсеры всё время критиковали за кулацкий уклон в деревне.

Главой эсеров в 1917 году был Чернов, как и Ленин капитулянт, бездарный литератор и агент германской разведки. Весьма вероятно, что если бы ставка была сделана на Чернова, Ленин бы в начале 1918 бежал в родную Самару (где социалисты образовали параллельное правительство) и стал критиковать террористический режим Чернова. Чернов в условиях начинающейся гражданской войны убил бы Николая II и его семью, далее со всеми остановками. (То, что убил бы, в этом можно не сомневаться — убили же эсеры в 1905 великого князя Сергия.) А потом Ленин в Берлине или Стокгольме сидел бы со своим другом Мартовым и критиковал эсеровские зверства.

Булгаков изобразил Ленина отчасти в образе Преображенского и уж совсем точно в образе Персикова («Роковые яйца»). И Преображенский и Персиков типичные русские интеллигенты, то есть умные и легкомысленные живодёры.

У Катаева было понимание этого настроя Булгакова, но конечно помогать из идейных или дружеских соображений он бы не стал. Им двигала жажда наживы. Он прекрасно понимал, что Булгакову ничего не стоит написать бестселлер. Понимал это и Булгаков, и это его угнетало ещё больше. Деньги ему были нужны не меньше, чем Катаеву, в отличие от Катаева, он мог их легко заработать, но заработать не давали.

Возьмем историю с пьесой «Кабала святош». Пьесу ему заказал МХАТ в 1929 году. Булгаков прекрасно справился с заданием за два месяца. Получилась блестящая, остроумная и одновременно глубокая пьеса о Мольере. Естественно никакой политики там не было, сам сюжет был вполне в русле советской идеологии (церковники и бюрократы мешают творчеству прогрессивного драматурга). Пьеса понравилась Станиславскому, её подготовили к постановке весной 1930 года и… запретили. Даже после знаменитого звонка Сталина потребовалось полтора года, чтобы снова начать работать над пьесой. В результате она вышла на сцену в 1936 году, и после семи представлений была запрещена. При этом на пьесе оттоптались все кому не лень. Оказывается, это Булгаков вывел себя в роли Мольера, святоши это партийные критики и функционеры. Потом Мольер у Булгакова вышел пошляком, пьеса мелкобуржуазная и т. д. и т. п.

В 60-80-е пьеса шла в советских театрах и пользовалась большим успехом. Ничего криминального там не было.

Что было бы, если бы Булгаков выпустил пьесу анонимно? Её бы благополучно поставили в десятке театров с гарантированным кассовым успехом. Безо всякой нервотрёпки Михаил Афанасьевич получил бы стабильный доход, ибо успешная пьеса это клондайк для автора.

Булгаков пытался привлекать к работе над пьесами соавторов (например, Вересаева), но шло очень туго. Мало кто хотел связываться с одиозным именем, а кроме того, Михаил Афанасьевич органически не терпел постороннего вмешательства в творческий процесс (что естественно).

Ну, вот так и созрело. Булгаков пишет, Катаев публикует, а деньги поровну. Чтобы убрать стилистические подозрения, Катаев привлек двух соавторов, чтобы было на кого кивать. Булгаков естественно постарался убрать прямое самоцитирование и характерные обороты — для стилиста его класса это было не трудно.

Кроме того, Булгаков мог попросить влиятельного Катаева похлопотать о возвращении конфискованных рукописей из ГПУ. Действительно их скоро вернули. С деньгами тоже все вышло — в 1927 году Булгаков переехал в отдельную трехкомнатную квартиру.

Вероятно, сначала Булгаков отнесся к затее как к халтуре, но по настоящему талантливый человек халтурить не способен, идея его увлекла и он написал первоклассный роман. Было ли ему жалко его отдавать? Думаю не очень, — в силу изложенных выше соображений. В дальнейшем он, конечно, надеялся раскрыть мистификацию, но это было бы возможно только после ослаблении власти ГПУ и кардинальной перестройки политической жизни СССР. К 1934 ему уже было не до дилогии, так как стало ясно, что строй может поменяться только в далёком будущем или в случае глобальной интервенции.

XIX

История публикации «Двенадцати стульев» показала, что Булгаков правильно оценил ситуацию. Он понимал, что никакой литературной критики в СССР нет, а есть свора завистливых азиатских идиотов с полусредним образованием. Ильф и Петров значились в списках совершенно благонадёжных литераторов, причем где-то во второй половине, или даже ближе к концу. Поскольку никаких разнарядок не было, идиоты не знали что писать. ЯВНО антисоветского в книге ничего не было, кроме того была вялая протекция от литературных верхов. Так что с места в карьер в минус ничего писать было нельзя. А в плюс люди от себя ничего не писали — по собственной убогой озлобленности. Первый год публикацию «Двенадцати стульев» сопровождала приятая тишина (мечта Булгакова).

Далее началось оживление, был издан «Золотой теленок», после 1934 года началась постепенно увеличивающаяся проработка, но, в общем, всё прошло без сучка, без задоринки. Снятие Нарбута немного затормозило публикацию «Теленка» и только. Вероятно, этот роман должны были издать в том же 1928 году, у Петрова есть указание на то, что с самого начала планировалось издание двух книг в авторском составе «Катаев и Петров» и «Катаев и Ильф» (см. пост об Ильфе и Петрове).

Ильф и Петров вели себя хорошо. Они достаточно правдоподобно изображали тихих и скромных авторов, хлопали глазками на собраниях, умело уходили от каких-либо дискуссий о своем творчестве. Что-то им перепало от катаевско-булгаковского стола, гораздо больше