Шрифт:
Закладка:
— Да-а-а, — томно шепчет Сана.
— Ч-черт, — задыхаюсь я. Отстранюсь, чтобы скинуть с себя куртку. Бросаю ту на землю у ее ног. — Нам не нужно, чтобы ты запачкала брюки.
Сана понятливо кивает и становится коленями на мягкую потертую кожу. Я снова пристраиваюсь у нее за спиной. Накрываю ее тело своим, в который раз удивляясь тому, как здорово мы совпадаем. Касаюсь губами выступающего позвонка на шее. С трудом обуздывая желание вгрызться в него, как зверь, и оставить на теле метки. Наглядные свидетельства ее мне принадлежности. В противовес собственной лютой жажде, я нежен. Когда целую ее с языком и ласкаю холодными пальцами. Медленно на вдохе в нее погружаюсь, на выдохе выхожу.
В моей жизни было много секса, но это… Это что-то совершенно отдельное. Это нужда. Безусловный рефлекс. Как дыхание.
Не быть с ней попросту невозможно.
В который раз меня накрывает чувствами, которые невозможно объяснить. Это даже не любовь. Это… я не знаю. Как возвращение к истокам, знаете? Может быть, мы те влюбленные души, что ищут друг друга, перевоплощаясь снова и снова. И не всегда находят.
И я, тот, кто ни на шаг не приблизился к тайне своего рождения, вдруг понимаю, что это все вообще не имеет значения. Что исток всего — вот он. В ней. В нас. А те события, что привели нас друг к другу, равно как и обстоятельства моего рождения, все эти кровные узы — ничего по большому счету не значат. Потому как духовная связь, которую я ощущаю каждой клеткой своего тела, гораздо важней и прочней генетической. А то, кем я рожден, совершенно не важно. Вопрос вообще в другом.
Для чего?
Чтобы быть с ней.
Ответ очевиден.
Мы достигаем пика одновременно. Оргазм всполохами электрического тока жалит тело, достигает мозга и на секунду лишает зрения. Мне нужно пару секунд, чтобы прийти в себя и избавить Сану от веса собственного тела. Нет, вру… Кажется, мне и вечности будет мало. Задыхаясь, я соскальзываю на бок. Приводим в порядок одежду. Так невозможно хорошо, что хочется подольше задержать в себе это ощущение, а не портить все разговорами. Может быть, поэтому мы молчим. Лежа на боку. Вглядываясь в глаза друг друга. Хотя вообще-то, назначая ей встречу здесь, я планировал поговорить. Узнать, что так сильно ее растревожило этим утром. Первой подает голос Сана.
— Значит, ты все же местный? — слабо улыбается она.
— По крайней мере, меня подбросили в один из роддомов края.
— Я должна была догадаться. В тебе есть что-то азиатское. Но ты не говорил, что приехал, чтобы найти мать.
— Просто у нас не доходит до разговоров обо мне.
Я говорю не в упрек, но Сана как будто смущается. Отводит взгляд и тянет ко мне свою руку. Наши пальцы переплетаются.
— Так давай это исправим, — предлагает она и неуверенно закусывает губу. Наверное, ей тоже не очень хочется обсуждать то, что случилось утром. И хоть это неминуемо, я даю нам обоим отсрочку.
— Что ты хочешь узнать?
— Ну, не знаю… Как продвигаются твои поиски? Ты нашел какие-то зацепки?
— Нет. И не думаю, что найду.
От земли идет холод. Валяться на ней вот так — не лучшая идея. Я приподнимаюсь на локте, чтобы встать, да только Сана не позволяет.
— Давай полежим…
— Так холодно ведь. Заболеешь.
— А ты обними меня и согрей.
Окидываю Сану критическим взглядом. И один черт подчиняюсь. Кажется, вообще не в силах сказать ей хоть слово против.
— И чем же вызваны твои сомнения? — возвращает нас к прерванной беседе Сана и прячет нос у меня на груди. Скрывать мне нечего, иначе бы я не стал говорить об этом с Петькой. А потому я рассказываю Сане все, как есть, медленно перебирая ее шелковистые волосы пальцами.
— Все это, конечно, хорошо, но и ты, и следователь, который вел это дело более чем тридцать лет назад, не учли одного важного момента.
— Это какого же? — улыбаюсь я, наверное, даже немного снисходительно. В конце концов, я обучен учитывать все. Вообще все. Она просто еще не в курсе.
— Того, где находитесь.
Сана отвечает сухо, мгновенно считав мои мысли. Вот же черт! Я никак не привыкну к тому, что кто-то может делать это так просто. Это настолько немыслимо, что я на ровном месте совершаю одну ошибку за другой. Извиняясь, касаюсь ее щеки пальцами.
— А как это соотносится?
— Да здесь же пара больших городов на сотни километров! Думаешь, сейчас, а тем более раньше, местные женщины ездили рожать в больницу?
Зависаю, обдумывая ее слова.
— Судя по всему, такие мысли глупы?
— Конечно. Многие, тем более тогда, рожали дома. Да и сейчас не у всех есть возможность попасть в больницу, когда припечет. Я вот не смогла.
Каменею. Рефлекторно впиваюсь пальцами в ее спину.
— Что значит — не смогла? А этот мудак где был? — мой голос больше похож на шипение. Сана невесело смеется. Освобождается от моих рук и садится, подтянув к груди ноги.
— Со мной. Где ж ему еще быть?
— Он не позволил тебе обратиться за врачебной помощью? — мой голос хрустит, как тонкий, еще ломающийся под ногами лед.
— Нет, конечно. Он бы все на свете отдал, чтобы доставить меня в город. Ребенка Акай хотел намного больше меня самой. Но роды были преждевременными. И пришлись на снежную бурю. Перевал замело. А добраться в больницу по воздуху по такой погоде тоже не было никакой возможности. Пришлось справляться своими силами.
Сана облизывает сухие губы, глядя прямо перед собой. И все будто бы по прежнему — поют птицы, и солнечный свет пробивается даже через плотные кроны кедров, а мне один черт кажется, что мир померк и никогда уже не будет прежним. Девочка моя…
— Как ты справилась?
У меня так болит за неё, что вопрос выходит каким-то корявым. Совсем не то я хотел спросить! Совсем не то услышать…
— Как? Наверное, плохо. Роды были тяжелыми. Богдан шел ножками. Плюс обвитие. Случилась гипоксия… Собственно, от этого все его беды.
Это все занятно, но я ведь не о Богдане спрашиваю!