Иса

Я выхожу на след мальчишки лишь через шесть часов от начала поисков. Никто не может предположить, что он без страховки и специального оборудования сможет спуститься вниз к озеру по практически отвесной, пусть и не слишком высокой скале, а потому все это время мы ищем пацана совершенно не там, где следовало бы. И только зря увеличиваем радиус поиска.

Мобильная связь здесь практически полностью отсутствует. Но ближе к вечеру я ловлю короткий сигнал Петькиного телефона. К счастью, в моем распоряжении находится виртуальная базовая станция. Спасибо шпионскому прошлому — здешние спасатели о таком оборудовании даже мечтать не могут. Более того — подобные штуковины находятся под строжайшим запретом. Что довольно парадоксально, особенно учитывая тот факт, что во всем цивилизованном мире они вовсю применяются в спасательных операциях.

Петьку я нахожу лежащим под большим валуном, оплетенным корнями кедра. Сердце екает. Это вообще чудо, что я заметил его скрюченную фигуру в сгущающихся сумерках, наползающих с гор. Если бы не яркая курточка — мог бы запросто пройти мимо.

— Эй! Потеряшка…

Мальчонка резко открывает глаза.

— Ты кто? Чего тебе надо?

— Я — Иса. Начальник охраны заповедника. Мы тебя всем поселком ищем. Ты, знаешь ли, очень здорово нас напугал. Наверное, и сам испугался?

Пацан отчаянно трясет головой. Храбрится, блин. Хотя глаза, вон, на мокром месте.

— Я туда не вернусь!

— Да уж конечно. В темноте в горах делать нечего, — покладисто соглашаюсь я. — Заночуем в твоем лагере.

— К-каком лагере? — осоловело моргает Петька.

— Как? Ты разве не разбил лагерь? Кхм… Остаться здесь вот так не получится, — не глядя на пацана, я спрыгиваю с лошади. Мотя здорово умаялась за этот день, и пора бы мне о ней позаботиться, пока совсем не стемнело.

— Это еще почему? — хохлится Петька.

— Да потому, что по ночам случаются заморозки. К утру ты просто окоченеешь. А ко всему зверье…

— К-какое зверье?

— Которое с рассветом приходит на водопой. Кого здесь только нет! Медведи, волки. И даже рыси.

Времени у нас все меньше. Я ослабляю подпругу, привязываю Мотю к дереву, выбрав участок с сочной травой, и внимательно осматриваюсь в поисках подходящего сухого бревна.

— Ты устроился в хорошем месте. Если рядом разжечь костер, ветер будет гнать жар в нашу сторону, а валун — его задерживать. Поможешь собрать хворост?

Петька медлит, но все же медленно поднимается с земли и, повторяя за мной, тоже начинает осматриваться. С собой у меня имеется все необходимое — топорик, спички, какая-никакая еда. Я обтесываю три бревна и, как заведено у местных, складываю пирамидкой так, чтобы они плотно прилегали друг к другу. Таким образом бревна не сгорят в два счета, а будут медленно тлеть до утра. Почти в полной темноте спускаюсь к озеру. Набираю в металлическую кружку воды и ставлю ту на огонь. Петька внимательно наблюдает за каждым моим движением. Делая вид, что этого не замечаю, открываю банку с консервированным супом. Опускаю на выступающий камень, чтобы подогрелась — горячая еда ему явно сейчас не помешает. Достаю ложку и сухари.

— Бери… — подсовываю мальчишке.

— А ты?

— Я не голоден. Ешь.

Некоторое время в Петьке гордость борется с чувством голода. Второе берет свое, и он начинает с аппетитом наминать суп, смачивая сухари в томатного цвета жиже.

Я не самый чувствительный мужик на планете… Я видел столько дерьма, происходящего в том числе и с детьми — голод, войны, лагеря беженцев, но почему-то именно эта довольно мирная картинка трогает что-то в душе. Вполне возможно, сходные чувства испытывал и Федор Измайлович, когда оформлял надо мной опеку, вытащив из ПНД.

— Пойми, Иса, семьи в привычном понимании этого слова у нас не будет.

Я киваю, хотя вряд ли в тот момент действительно осознаю, к чему ведет Волков. Да это и не важно. Я просто счастлив от того, что не вернусь ни в ПНД, ни в детский дом, который после него, в общем-то, кажется не таким уж и дерьмовым местом. Все познается в сравнении, да.

— Жить мы тоже вместе не сможем.

А вот это интересно. Как же тогда? Последний вопрос я произношу вслух. Федор Измайлович прячет руки в карманах и отворачивается к окну.

— Я оформлю тебя в кадетское училище.

— Еще один интернат, только с красивым названием? — хмыкаю я зло, ощущая, как все мои надежды со звоном бьются и разлетаются в стороны, вспарывая острыми краями кишки.

— Нет! Это совсем другое. Там ты найдешь друзей. А если понравится, то и занятие по душе.

— Я бы предпочел пойти в нормальную школу и жить с вами.

— Я знаю. Но не могу взять на себя такую ответственность.

— Почему? — до последнего стою на своем.

— Потому что я алкоголик, Иса. Конченый алкоголик с неизлечимым посттравматическим синдромом. И вспышками немотивированной ярости. Не хочу тебя прибить ненароком. Ты уж меня пойми.

Не думаю, что тогда я понял его в действительности. Зато в полной мере оценил, что же он для меня сделал, несколько лет спустя. Будучи уже совершеннолетним. И перспективным, стараниями того же Волкова. Чтобы доказать ему, что он во мне не ошибся, я становлюсь сначала первым в своем училище, потом — а потом и в стране. Так что когда приходит черед идти в армию, меня изначально забирают в одно из лучших подразделений. А потом я так быстро расту, что уже в двадцать четыре года становлюсь самым молодым бойцом, попавшим в легендарную группу Теней. К тому моменту Федор Измайлович уже четыре года как лежит в земле. Может, он и конченый алкоголик с ПТСР, но он — самый лучший, самый добрый мужик на планете. Мне до сих пор иногда кажется, что я чувствую его присутствие. Он всегда со мной. Куда ни посмотри.

— Ой, я, кажется, все съел, — вытаскивает меня из воронки воспоминаний виноватый Петькин голос.

— Вот и хорошо, — хмурюсь я, — хоть наелся?

— Угу.

— Значит, давай укладываться. Завтра рано вставать.

— Я не вернусь к деду!

— Почему?

— Потому что он полный придурок.

Парень ошибается. В чем в чем, а в этом Акая заподозрить сложно. Он не дурак. И вообще совсем не так плох, как может показаться на первый взгляд. Я хочу его ненавидеть за то, как он поступает с Саной, но… Вот ведь черт! Не могу. В какой-то мере я даже понимаю его одержимость ею. Я и сам, кажется, схожу рядом с ней с ума.

— Ладно. Даже если и так. Дед придурок. Но отец… Ты хоть представляешь, как ему сейчас?