к нему, но затем в сомнениях попятилась.

– Если ты расскажешь им, Гелен узнает, что у меня есть друг-бог.

– И хорошо. Это остановит его интриги.

Я покачала головой.

– Наоборот, это сделает его планы более изощренными, ведь он будет иметь тебя в виду.

Бог кивнул.

– Слишком опасно. Твои родители продолжат сердиться на тебя?

– Мама больше не сердится. Отец, вероятно, простит меня.

– Хорошо!

Но я все еще буду опозорена.

Бог залез в корзинку с подношениями и вытащил медовый пирог.

– М-м-м.

Я села на землю и стала ждать. Когда он закончил есть, я сказала:

– Когда Парис с Еленой явятся, на ней будет множество драгоценностей: кольца, серьги, браслеты на предплечьях и запястьях, а также три золотых ожерелья – все усыпанные драгоценными камнями. Отец встретит их у колоннады. Он всегда готов приумножить богатство Трои, и эти драгоценности соблазнят его, а еще он будет очарован красотой Елены.

Мои братья и советники отца тоже будут там. Мужчины едва ли заметят Париса, они будут видеть только Елену.

Я встала.

– Стоит Парису озвучить свою просьбу, отец сразу позволит им остаться.

– А ты где будешь, как думаешь?

– Скорее всего, на нашем балконе, вместе с другими женщинами. Мама практически слетит вниз по лестнице, чтобы обнять Париса. Женщин Елена не очарует, даже маму. Если мужчины будут улыбаться, то их взгляды будут весьма недружелюбны.

Три ворона приземлились на алтарь Эвра.

Чарует мягкий взмах хвоста лисицы,

Изгиб спины могучей львицы.

Лишь жалость всех Елены жертв удел,

Скорбим о тех, кто пал пред силой красоты.

Эвр не согласился с воронами.

– Красота сама по себе не плоха, в отличие от Елены. – По неведомой причине он покраснел.

Мы начали обсуждать, что можно было бы сделать, но к сумеркам так ничего и не решили. Майра встретила меня у городских ворот.

Я опустилась на колени и погладила ее по спине.

– Ты помнишь, что Гера должна мне подарок? – Она лизнула меня в лицо. – Не притворяйся! Ты даже не знаешь, кто такая Гера, – я рассказала любимице о подарке, который обещала мне богиня. – Она могла бы сделать так, что Гелен никогда не окажется рядом с Еленой.

Ухмыляясь, я представила себе его замешательство и ярость.

– Но это не спасет нас всех, а я не собираюсь тратить ее дар впустую. Ты доверяешь мне придумать, как спасти Трою?

Она залаяла.

* * *

Весь следующий месяц, когда была дома, я ткала ткань, а Майра лежала у моих ног. Я постоянно делала пророчества, молясь, чтобы правдивость моих предсказаний приобрела вес. Я говорила о том, что должно произойти: что Мело выберет для работы голубую шерсть; что змея проползет по полу; что Кинфия зевнет, и пять других женщин последуют ее примеру.

Ко мне никто не приходил, кроме Гектора. Когда он явился в первый раз после моего возвращения, то сказал так, что было слышно во всей женской части дома:

– Я не верю в бредни Гелена. Ты бы не стала путаться с кем попало и пугать маму с папой.

Я прикоснулась к его щеке.

– Конечно, я бы так не поступила!

Руки матери замедлили движение над ткацким станком. Она воскликнула:

– Я одинаково люблю всех своих детей!

Мы с Гектором одновременно ответили:

– Я знаю.

Он часто навещал меня, гладил Майру и хвалил мою работу. Я расспрашивала его о делах в саду, спортивных играх, охоте. Когда эти темы себя исчерпали, мы погрузились в уютную тишину. Часто я даже начинала дышать в такт его дыханию.

Мать родила последнего ребенка, девятнадцатого по счету, моего брата Полидора, пухлощекого малыша, появившегося на свет с копной черных волос. Она лежала в постели, рядом стояли отец, мои братья и сестры, и все они улыбались ей и малышу.

Отец протиснулся мимо Гелена и Деифоба, стоявших бок о бок, связанных враждой. Погладив Лаодику по голове, он подошел ко мне.

– Я слишком счастлив, чтобы злиться, Кассандра. – С этими словами он обнял меня за плечи и притянул к себе.

– Отец, я…

Царь приложил палец к моим губам.

– Я сомневался, когда Гелен впервые рассказал свою историю, но он назвал столько деталей. Один из пастухов ковырял в зубах, пастушка смеялась, как овца, у другого пастуха были самые кривые ноги, которые он когда-либо видел. Он не мог все это выдумать. – Отец засмеялся. – Даже наши дети не настолько умны!

Гелен наверняка сам встречался с такими пастухами и пастушками, вот и вплел крупицы правды в свою ложь.

Я просто сказала:

– Ребенок не родился старым или сморщенным.

– Что? – Вспомнив наш разговор, отец рассмеялся. – Нет, но я думаю, что он все равно будет мудрым.

Если доживет до подходящего возраста.

Неделю спустя мать вернулась к своему ткацкому станку, а в колыбельке рядом лежал запеленатый младенец. Каждая жительница женской половины дома подходила, чтобы поухаживать за ним. Я не была исключением и качала его колыбель, в то время как женщины, кроме матери, с тревогой наблюдали за малышом, готовые в любой момент спасти его от меня.

Мать, казалось, не помнила мое предсказание о том, что у нее родится мальчик.

В священной роще я предлагала один вариант за другим, думая, как Эвр мог бы использовать свой ветер: например, перенести всю Трою в страну свирепых амазонок, которые захватили бы Елену ради ее драгоценностей, а он объяснял, почему не мог это сделать. В случае с переносом Трои он сказал, что у него недостаточно сил, чтобы поднять целый город.

– Для этого понадобилась бы сила всех ветров, а мы с моими братьями никогда ни в чем не соглашаемся. – Он задавался вопросом, будет ли Афродита и дальше помогать Парису. – Я могу отнести их с Еленой куда угодно, но только если она не станет мне мешать.

Мы согласились, что ему не следует и пытаться.

Шли дни. Мы перебирали идеи, отвергая одни, оставляя другие.

Когда мне было грустно, Эвр развлекал меня силой своего ветра. Без каких-либо особых усилий, даже разговаривая со мной о чем-то другом, он заставлял деревья раскачиваться в унисон, выводя мелодию шелестом листвы. Однажды его ветер сплел венок из листьев и цветов мирта, оливы и лавра.

– У твоего ветра есть пальцы! – вскрикнула я. – Он мог бы работать за моим ткацким станком!

– Возможно.

Венец упал мне на голову, съехав на правое ухо, так что мне пришлось слегка его приподнять.

– Спасибо.

Бог поправил венок собственной рукой, его лицо при этом было предельно сосредоточенным. Мое