Шрифт:
Закладка:
Мать и отец стояли раздельно, каждый с мягким выражением лица слушал нескольких советников. Почему они не выглядят опечаленными?
Живот матери казался огромным, скоро уже должен родиться мой младший брат – Полидор. Ему будет всего десять, когда он погибнет в резне, охватившей город.
В комнате был и Гелен, он стоял рядом с Гектором и следил за Деифобом.
Один из советников заметил меня, и словно гигантская рука прошлась по комнате, приводя все в движение. Люди оборачивались ко мне и сразу после – к моим родителям.
– Отец? Мать? – Я побежала к ним.
На мгновение мать вздохнула с облегчением, но затем ее лицо покраснело.
Я остановилась. Она злилась на меня?
Губы отца сжались в прямую линию. Он точно злился! Царь повернулся ко мне спиной, живот свело, словно кто-то с силой в него ударил.
Мать сделала знак слуге, который взял меня за локоть и повел в женскую часть дома. Поскуливая, Майра увязалась следом. Я заплакала.
Наверху, как обычно, царил гул голосов и станков, но, стоило нам появиться в поле зрения, все затихло, словно некое божество задуло свечу. Сквозь слезы я увидела, что мой ткацкий станок больше не стоит рядом со станком матери. Едва передвигая ноги, я прошла мимо женщин к своей кровати и ничком упала на нее, рыдая. Майра вскочила следом и принялась лизать меня в шею.
Мать с отцом ненавидели меня? Они больше не гордились мной?
Когда я наконец села, то увидела, что мои кузины столпились у входа в наш уголок.
Мело смотрела с любопытством, Аминта с сочувствием, а Кинфия почти с восторгом.
– Оставьте меня в покое!
Мело и Аминта ушли, Кинфия только встала поудобнее.
– Твой брат сказал, что рано или поздно пастухи от тебя устанут.
– Какие пастухи?
Она ухмыльнулась.
– Хитрая девчонка. Я бы тоже так ответила.
– Что сказал Гелен? – Речь могла идти только об этом брате.
Ей не терпелось рассказать мне. Сначала все верили, что какая-то беда постигла меня на пути к священной роще или обратно. Отец собрал поисковый отряд, но Гелен встретил их на выходе из города. Он сказал, что видел, как я резвилась и предавалась любовным утехам с дюжиной пастухов и пастушек в полях между Троей и Идой, и предсказал, что в конце концов я вернусь домой.
Они поверили ему – поверили, что я стала бы причинять им такую боль и беспокойство без уважительной причины.
Я отказалась плакать, пока не останусь в одиночестве.
Кинфия добавила:
– Я наслаждаюсь твоим позором, Кассандра.
Майра, умница, зло гавкнула на нее.
– Уходи.
В этот раз она послушалась.
Но больше я не плакала. Я сидела с каменным лицом, одновременно злая и несчастная, в гневе из-за такого недоверия со стороны родителей.
Заглянув вперед на несколько лет, я увидела себя в годы войны, сидящую за ткацким станком. Между мной и другими станками оставалось пустое пространство отчуждения. Разговоры кружились вокруг, но я не была их частью. И все равно я высоко держала голову, и лицо мое оставалось спокойным.
Я решила стать этим невозмутимым созданием прямо сейчас.
Вытащив из сундука гребень, я взялась за свои спутавшиеся волосы. Майра устроилась спать рядом, на кровати.
Через несколько минут пришла мама и забрала у меня гребень, сама взявшись осторожно распутывать мои колтуны.
– Я всегда считала, что из всех детей меньше всего беспокойств нам с отцом принесешь именно ты.
– Не было никаких пастухов. – Как они могли поверить в подобное? – Я никогда не забуду твоей доброты ко мне и доброты отца. Позвольте мне рассказать вам, что произошло на самом деле. Пожалуйста!
– Гелен видел тебя. Зачем ему лгать?
Потому что он хочет, чтобы я потерпела неудачу, что бы я ни задумала.
– Ты знаешь, как он ведет себя с Деифобом.
– У него не было причин что-то придумывать, а у тебя они есть. – Она поцеловала меня в щеку. – Твоя участь незавидна. Родители не хотят, чтобы их сыновья женились на взбалмошных девушках. Они отозвали свои предложения.
Хорошо. Так у меня не будет мужа и детей, чтобы о них скорбеть.
После этого мы молчали. Когда она ушла, мои волосы были тщательно расчесаны и уложены в пучок, который удерживала мамина серебряная заколка в виде кузнечика.
Через несколько минут я подошла к своему ткацкому станку и приступила к работе. Вскоре я спросила Мело, как будет смотреться зеленый, который я хотела добавить внизу, в сочетании с бледно-желтым цветом основного полотна. Ей всегда было что сказать на этот счет.
Но девушка только покраснела. Было ли ей стыдно говорить со мной? Или она боялась, что тогда о ней тоже подумают дурное?
– Не знаю, – ответила она наконец.
Кинфия хихикнула.
Все разговоры в женской части дома звучали приглушенно, как будто все они должны были показать свое осуждение. К полудню я дрожала от ярости из-за несправедливости и превратности суждения. Я спросила маму, могу ли посетить священную рощу, ожидая отказа и думая, что все равно отправлюсь туда.
Но она разрешила.
– Ты можешь идти туда, куда обычно ходишь.
В глазах защипало.
– Пойдем со мной! И ты сама все увидишь.
Эвр был бы рад визиту еще одного почитателя. Он бы убедил ее в опасности, что несут Парис и Елена. Это была замечательная идея!
– Милая, я едва десять шагов могу пройти. Просто не проводи еще одну ночь вне дома.
Я попробовала другой подход.
– Могу взять с собой кузин. Они расскажут тебе, куда я ходила.
– Иди одна. Я не позволю тебе втянуть в подобное непотребство еще кого-то.
17
Эвр был рад видеть меня в священной роще и не сразу потребовал свои подношения. Он расхаживал взад-вперед, пока я рассказывала ему о том, что произошло во дворце.
– Разве царь с царицей не знают свою дочь?
Я рассмеялась.
– Но я же собиралась солгать им!
– Это героическое лукавство!
Мой защитник.
– Должен ли я сказать им, что никаких пастухов не было? Они поверят любому богу.
– Ты бы это сделал? – Я поставила корзинку на алтарь и улыбнулась ему.
– Я не смогу рассказать так красиво, как это сделала бы ты.
Мой герой. Глаза наполнились слезами.
– Я доставлю нас во дворец.
Я подошла
