Шрифт:
Закладка:
Потом, хоть он и был паршивцем, когда я сообщил своему отцу, что один из этих ублюдков сидит с ним в тюрьме, отбывая срок за нападение, он разобрался с последним.
Как только до большого парня дошли слухи, что я умею забирать жизни, ну, с тех пор я был завербован, чтобы заниматься этим для него.
Для меня это ничего не значило.
Смерть.
Угасание.
То, что это было от моих рук.
От того человека, которым я когда-то был, от ребенка, пытающегося позаботиться о своей сестре, от парня, который сделал все, что мог, в дерьмовой ситуации, осталось очень мало.
— И что, теперь ты — ничтожный гребаный убийца? — сказал голос сзади меня, когда я шел по переулку, где, как я знал, находилась моя цель.
Я не часто слышал этот голос, и он изменился с возрастом, но я узнал его, когда услышал снова.
Обернувшись, я увидел Ксандера Родса, повзрослевшего, как и я. Годы закалили его тело, покрыли шрамами руки и часть лица. Он выглядел гораздо опаснее, чем в семнадцать лет. Но, опять же, как и я.
Я понятия не имел, чем он занимался в те дни.
То же самое, очевидно, нельзя было сказать о нем сейчас.
— Родс, не обижайся, но отвали. Ты должен делать то, что должен в этом месте.
— Да ладно тебе. Пару лет назад ты был хорошим суетливым парнем. Никто не пострадал. Ты просто зарабатывал немного денег, чтобы позаботиться о своей семье.
— Бабушка и мама умерли. Сестру убили, но не раньше, чем какие-то ублюдки сначала пытали ее. Ты хочешь сказать, что они заслужили того, что с ними случилось?
— Нет, — сказал он, потянулся и провел рукой по лицу. Потрясенно? Нет. Он, как и я, видел слишком много дерьма в слишком юном возрасте, чтобы быть действительно потрясенным чем-либо, даже жестоким изнасилованием и убийством невинной девушки. В нашем мире такое случается чаще, чем кто-либо хочет признать. — Я этого не говорю. Я говорю, что на этом все должно закончиться. Я говорю, что то, что ты собираешься пойти по той аллее и послать пулю между глаз моему клиенту, не вернет твою сестру. Это не избавит тебя от гнева по поводу всей этой ситуации. И это, черт возьми, не докажет ничего, кроме того, что ты какой-то клишированный гребаный убийца.
— Это говорит бездомный ребенок на улице, который постоянно ввязывался в легендарные драки. Не думай, что я об этом не знал.
— Разница в том, что я решил повзрослеть и забыть об этом, попытаться устроить жизнь, отличную от того дерьма, в котором я вырос. Этот парень, — сказал он, махнув рукой в сторону переулка, где сидел кто-то, кому было не больше восемнадцати, под кайфом, в луже воды, или мочи, или и того, и другого, уставившись в трещину между двумя зданиями, как будто это была самая завораживающая вещь на свете, — ни хрена не виноват, кроме того, что подсел на наркотики, которые ты и твои боссы ему поставляли. И ты собираешься убить его, чтобы доказать свою точку зрения? Только не под моим гребаным присмотром. Тебе придется пройти через меня.
Оставалось достаточно неуместного гнева, и я пошел вперед и попытался пройти через него. Попробовать. В драке Ксандер был полезен тем, что вступал в бой с холодным расчетом. Он никогда не злился и поэтому всегда побеждал.
Из-за этого я оказался лицом к лицу в грязном переулке, глядя в дуло собственного проклятого пистолета.
— Если бы я сказал тебе, что собираюсь нажать на курок прямо сейчас…
— Какая, на хрен, разница?
Это, видимо, и был тот ответ, который он искал, потому что он снова поставил пистолет на предохранитель и спрятал его за пояс, наклонился вперед и протянул ко мне руку, поднимая меня на ноги.
— Дно — это хорошее место, — странно сказал он, ведя меня обратно на улицу, оставив своего предполагаемого клиента в переулке, все еще не оправившегося от наркоты, и направляясь к зданию, перед которым он стоял много лет назад, к зданию, в котором он сидел на корточках.
Доски с окон были сняты, и когда он ввел меня внутрь, я понял, что он больше не сидит на корточках. Электричество было включено. У него был офис в передней части, все дерьмо выглядело так, будто он собрал его на обочине. Он провел меня в заднюю часть своей столь же ужасно выглядящей квартиры, налил нам каждому по виски и усадил напротив себя за складной стол, который он использовал как обеденный, что вызвало у меня почти ослепительное воспоминание о том, как я сидел и помогал сестре делать домашнее задание после школы.
Я старался не думать о ней.
Это приносило с собой только тьму, печаль, такую глубокую, что я мог бы утонуть в ней. А когда это прошло, осталась только гребаная ярость.
— И это все, чего ты хочешь? — спросил он, откинувшись на своем складном стуле, отчего передние ножки задрались вверх. — Эти убийства, эта никчемная жизнь, которая закончится тем, что твоя собственная задница окажется в могиле или на койке, как у твоего папаши. Это все, чего ты хочешь?
В Родсе была мудрость, даже в те дни, хотя мы были примерно одного возраста. Наверное, то, что он был полностью предоставлен сам себе, и ему буквально некуда было идти, сделало это с ним. Моя семья, может, и была по большей части дерьмом, но она была семьей.
— Что мне еще делать? Кому я буду нужен со своими навыками? Киллеру? Наркоторговцу?
— Я буду нанимать тебя, — сказал он, пожимая плечами.
— Родс, не обижайся, но ты не очень-то похож на человека, который держит свой желудок полным, не говоря уже о моем.
— Не буду врать. Я не богат. И никогда не буду. Но у меня тут хорошая работа. С каждым днем все оживленнее. Бывают моменты, когда мне нужна поддержка, а Гейб идет легальным путем и не может больше влезать в мое дерьмо.
— Какого хрена ты вообще делаешь?
Его улыбка была медленной, ленивой, немного дьявольской.
— Я называю себя частным детективом, хотя у меня нет лицензии. Я делаю все, за что мне платят люди — ловлю их партнеров на измене, нахожу их пропавшего ребенка-наркомана, достаю фотографии для шантажа. Все, за что платят. А иногда мне не помешает лишняя рука, — сказал он, потянувшись вверх, чтобы оттянуть горловину своей футболки в сторону, показывая красный, длинный, злой
