доносились глухо, будто со дна оврага. Но говорившие были рядом. Не будь проклятого колдовства, Арлетта давно бы услышала треск и шорох хвои под чужими ногами, учуяла бы странный затхло-звериный запах. Даже сквозь отчаянный лай Фиделио она слышала, как они сопят, как переминаются с ноги на ногу. Четверо. Один прямо перед ней, один сбоку, двое сзади.

– Ты глянь, смелая какая.

– Не, – заржали сзади, – не смелая. Тупая.

– Ничё, щас она у нас попляшет.

– Попляшу, – согласилась Арлетта. – Allez!

С места, без разбега, вошла во фляк и не промахнулась, обеими ногами врезалась в грудь стоявшего перед ней. Грудь хрустнула, а её хозяин крякнул и куда-то провалился. Арлетта развернулась, вскочила на ноги и стала считать. Плясать – так уж плясать. Хотели – получите.

Настоящий танец-меч, разящий танец-поединок, который работали сестрички Фламелла, она бы повторить не смогла. Но добрые сестры, жалея слепую плясунью, придумали для неё иное. Баллата-фуэте. Танец-хлыст, танец-кнут. Перенять всё, что они показали, было нетрудно. На руках Арлетта с раннего детства стояла не хуже, чем на ногах. Умение было полезным и пригождалось часто. На дороге беззащитным девицам места нет.

Сейчас руки и ноги, превратившись в гибкий опасный хлыст, очерчивали вокруг своей хозяйки пространство, шагнуть в которое, приблизиться к ней, не смог бы никто.

Кто-то, правда, попытался. Пятка с разворота врезалась в лохматый мех. В шапке гад. Это немного испортило дело, но противник всё равно взвыл и с треском влепился в ближайший куст.

– Сзади, сзади хватай!

Вопили пронзительно, с душой, но воплощать этот смелый план никто не торопился.

Кнут хорош тем, что видеть противника вовсе не надо. Знай, верти его по кругу. Чем быстрее вертишь, тем безопасней. Но хорош он на широкой деревенской улице, на трактирном дворе или на площади. Здесь же Арлетта всё время боялась споткнуться или наткнуться на что-нибудь. Дыхание начало сбиваться, но Бенедикт до сих пор не явился, чтобы расшвырять нападавших, как это бывало раньше. Лишь Фиделио рычал и лаял на пределе злобы, до хрипоты.

Кто чего боится, то с тем и случится. Под ноги подвернулась сухая сосновая ветка. Арлетта сбилась с такта и с размаху, лицом и грудью ударилась о дерево. На ногах, конечно, не устояла, и тут кто-то прыгнул сверху. Канатная плясунья сейчас же попыталась вцепиться ему в физиономию. Пальцы запутались в жёсткой густой шерсти. По запястью скользнуло что-то острое. Страшный изогнутый клык.

Волк! Оборотень! Вот тут она не выдержала, завизжала. Оборотень в ответ зарычал с глухим утробным стоном. До горла добирается! Ой, мама!

– Р-р-р. Гав!

Налетевший Фиделио без долгих разговоров вцепился в нападавшего. Тот взвыл по-волчьи, выругался вполне по-человечески и выпустил Арлетту. Она вскочила, на ощупь отыскивая хоть какую-нибудь палку, но тут её снова схватили. Сразу двое. Первому она сейчас же врезала пяткой по голени, но второй ухитрился, вывернул руку так, что она снова завизжала. Совсем рядом Фиделио, рыча, отчаянно рвал кого-то, но помочь Арлетте ничем не мог.

Дрогнула земля, прямо над головой раздалось короткое злобное ржание. Противник заорал, и канатная плясунья снова вырвалась на свободу. Фердинанд, не встававший на дыбы уже лет десять, с облегчением уронил на землю передние копыта, явно надеясь кого-нибудь растоптать. Получилось это у него или нет, Арлетта не знала. Недолго думая, ухватилась за гриву и в один мир очутилась на широкой безопасной спине. Мудрый Фердинанд точно знал, как встать, чтоб хозяйке было удобно. Позабыв о солидном возрасте, он грозно заржал и рванул вперёд, не разбирая дороги. Девочка-неудача уткнулась лицом в гриву, прижалась к горячей шее. Со всех сторон, сверху, снизу, с боков, с треском нёсся невидимый лес, наполненный высоким злобным воем. Ветки то и дело хлестали по спине, по ногам, стиснувшим конские бока. Фердинанд старался, делал всё, что мог. Даже прыгнул пару раз, одолевая поваленные деревья. Где-то рядом, задыхаясь, взлаивал Фиделио. Молодец. Хватило ума сбежать. Злобный вой слышался сбоку, быстро удаляясь, пока не умолк совсем. Дикий треск и грохот, постепенно утихая, стали хрустом и шелестом. Вместе со страхом у Фердинанда пропал и кураж. Задыхаясь, он перешёл на шаг, а потом и вовсе остановился.

Арлетта, жалея его, сползла на землю. Погладила потный, ходящий ходуном бок. Подбежал пыхтящий Фиделио. Привычно ткнулся мордой в коленку.

– Где мы?

Этого пёс не знал. Вопросительно тявкнул, глядя на Фердинанда. Озадаченный конь фыркнул и помотал головой. Он и при свете-то видел неважно, а в темноте, хоть и негустой, летней, и вовсе полагался только на чутьё.

Вокруг трава по брюхо. Дурная трава. Дудка, молочай, таволга да крапива. Вроде еды полно, а пожевать нечего. Где-то в траве ручей. Журчит приятно, но пахнет скверно. Уважающий себя конь такое пить не станет. Вокруг лес стеной. Тёмный, буреломный, с глухим, путаным подлеском. Сверху – небо с холодными звёздами. Но звёздами Фердинанд не интересовался. Дохнул хозяйке в лицо и принялся рыться мордой в траве, отыскивая что-нибудь съедобное. Арлетта, у которой подкашивались ноги, ощупью свила себе из примятого бурьяна что-то вроде гнезда и уселась, обняв Фиделио. Пёс дрожал мелкой дрожью. Лохматое ухо было влажным и липким. Ранили. Или укусили? Что будет, если пса укусит оборотень? Этого Арлетта не знала. Поспешно ощупала любимую собачку. Нашла ещё порез на боку. Этот явно от ножа, но неглубокий. Хорошо, что у Фиделио шкура толстая и лохматая. Пёс заскулил, вывернулся и стал зализывать рану. Раз лижет, значит, сам справится. Канатная плясунья с тайным страхом принялась изучать собственные раны. Ушибы и ссадины не в счёт. Заживут не хуже, чем на Фиделио. На руке царапина кровоточит. Глубокая. Это от того клыка. Укусили. Что бывает с людьми, которых покусал оборотень, всем известно. По сравнению с этим располосованная каким-то некстати подвернувшимся сучком нога – пустяк. Трико только жалко. Опять зашивать придётся. Да и кровь плохо отстирывается. Кровь ещё сочилась, и Арлетта подсунула свою рану Фиделио. Пусть полижет. Собачий язык – лучший пластырь. Прислушалась к себе – не превращается ли уже в волка. Ничего особенного не почувствовала. Только руки дрожат, и сердце бьётся как сумасшедшее. Может, всё обойдётся? Может, это не укус, а просто царапина? А вот ещё говорят, если девицу оборотень покусает, то эта девица в того оборотня и влюбится. Арлетта фыркнула. Влюбляться в этих лохматых и вонючих тоже пока не хотелось.

Пришёл Фердинанд, потоптался и шумно плюхнулся рядом. Конь городской, широко образованный, леса он не любил и не понимал. Арлетта прислушалась. Звон ручья, комариный звон, тяжело дышит Фердинанд, поскуливая, сопит Фиделио.

Старый конь дёргал шкурой. Донимали комары. Девчонку почему-то почти не трогали, а на коня набросились плотной стаей.