Шрифт:
Закладка:
Канатная плясунья села, обняв колени. Где тут выход, она не запомнила. Да там ещё длинная ненадёжная лестница, которую тоже не сразу найдёшь. Проснувшийся Фиделио жался к ней и весь дрожал, тихо поскуливая. Слышно было, как внизу бьются перепуганные лошади. Одна и в темноте. Всегда одна, а что вокруг – неизвестно. То ли карцер в Кумполе, то ли огромный тёмный сеновал с бушующей вокруг бурей, то ли полная пустота и, кроме бури, вообще ничего нет. Конечно, в случае чего, Бенедикт, как всегда, придёт и спасёт. Только лучше бы он побыл рядом. Прямо сейчас.
Тресь! Ой!
– Правда, здорово?! – сказала тёмная пустота голосом ночного брата.
Тресь! Трам-тарарам!
– Ты тронутый, – пискнула Арлетта.
– Знаю. Все так говорят. И всё-таки здорово. О, да ты и вправду боишься?
– А ты, ясное дело, нет! В случае чего я тебя вытаскивать не стану!
Тр-р-р. Ба-бах. Фиделио заскулил и попытался забиться хозяйке под юбку.
– А ну, иди сюда.
Арлетту схватили за руку и дёрнули так, что она животом проехалась по колкому сену.
– Вот, потрогай. Тут самый край сеновала, и по краю бревно положено. Осторожно, не свались. А вот тут, – ночной брат уверенно водил её рукой, и она даже не вырывалась, – столб крышу подпирает. По нему в случае чего прямо в конюшню соскользнуть можно. Стойло Фердинанда – направо наискосок. Позовёшь – откликнется. Ну как, полегчало?
– Ага… – неуверенно отозвалась Арлетта и, поджав ноги, осторожно уселась недалеко от столба. Так, на всякий случай.
Тресь! Гу-гу-гу-гу-гу! Бац! Яркий голубой свет хлестнул по глазам, которые тут же наполнились слезами.
– Ох… Больно…
– Где? Опять рука?
– Нет. Не то… Я, кажется… Я молнию видела.
– Ого!!
– И ещё… Там было такое… Светом нарисованное.
– Светом по молнии?
– Да… я не знаю, как сказать…
– Да ладно, не тяни. Чего там? Показалось что?
– Как будто птица… Очень большая птица. Вот здесь.
Протянутый указательный палец описал широкую дугу, пытаясь охватить весь сеновал, и ткнулся прямёхонько в костлявую грудь ночного брата.
– Тут птицы нету. Тут я сижу, – сообщил он, – могу покаркать немного. Или там утка была? Тогда покрякать.
– Показалось, – дрогнувшим голосом сказала Арлетта.
– Со страху чего не покажется.
– Ага. А я вот слыхала, в одного слепого молния ударила, так он видеть начал.
– Птичек? Небо в алмазах?
– Да ну тебя.
– Сказки всё это… А откуда ты знаешь, какие птицы?
– Так я же не с рождения… да я самой птицы не разглядела, одни крылья.
– Какие?
– Во! Страсть какие огромные.
– Может, дракон?
Арлетта прижала руки к глазам, стараясь вернуть горячие, яркие, ярче света молнии линии.
– Нет. Там перья были… такие… длинные.
– Перья… Хм. А скажи, эти перья, э… эти крылья были… ну… целые или с изъяном?
– А что?
– Да тут у нас, в Полибавье, примета есть.
Арлетта честно постаралась представить, как всё было. Птица была нахохленная, точно на холоде, пряталась под крыльями, ставила их шалашиком, но гибкие перья, обнимавшие её, вздымались безупречно правильными лёгкими дугами.
– Целые, – сказала она. – А какая примета?
– Ну… Есть, говорят, птица-молния, летает она по свету, роняет громовые перья. Кто её увидит, всю целиком, тому счастье. Тебе, значит, счастье обломится.
– Какое?
– А какое захочешь. Явится за тобой какой-нибудь рыцарь из фряжской земли.
– Ха, как же, как же, рыцарь, на коне и со свитой. Где тут Арлетта-шпильман, прям жить без неё не могу.
– Ну, не хочешь рыцаря, тогда думай, куда идёшь, на что наступаешь. Пойдёшь в один прекрасный день по дороге, глядь, а там пьяный шпильман валяется.
– Врёшь ты всё.
– Век воли не видать, – засмеялся ночной брат.
Гром грохотал по-прежнему, и ветер не унимался. В щели дуло так, что сено шевелилось и топорщилось, но жить было уже не так страшно.
Глава 9
Назавтра никакого особенного счастья не случилось. Дождь поливал вовсю. В трактир набилась куча народу, сплошь несчастные путники, застигнутые непогодой. Бенедикт решил подзаработать, на скорую руку сговорился с трактирщиком, взяв его в долю. Дитя-змею Арлетта работать ещё не могла, кидать шары – тоже, а плясать было негде. Так что пришлось прибегнуть к юной девице и разбойнику. Девочку-неудачу недрогнувшей рукой поставили к стенке.
Что ж, работа лёгкая. Старательно сделала испуганное лицо. Руки сложила умоляюще. Бенедикт немного порычал, изображая дикие страсти, пожонглировал ножами, а потом принялся кидать их в несчастную девицу, которая очень старалась не зевнуть. Спать после бестолковой ночи хотелось ужасно. Последним Бенедикт швырнул обоюдоострый топорик, воткнувшийся точно над пробором. Арлетта дождалась привычного вздоха зрителей, шагнула вперёд, навстречу Бенедикту, чтобы изобразить положенный комплимент с воздушным поцелуем в обе стороны, и почувствовала, как по спине стекает горячая струйка. Бенедикт зашёл сзади, поклонился публике, одновременно подталкивая Арлетту к выходу.
– Что? – прошептала она, втянув голову в плечи и стараясь хоть так уберечься от мелкой водяной пыли.
– То… – пробубнил Бенедикт, запихивая её в насквозь отсыревшую повозку, – порезал я тебя.
– Что? – снова переспросила Арлетта. Что за чушь он несёт?
– Кровь.
– Я ничего не чувствую.
– Да там ничего и нет. Царапина. Перевяжу. Или не стоит? Так заживьёт. Замажьем, и всё. А вот трико зашивать придьётся.
– Ты… Ты что, промахнулся?
– Есть немного.
– Не…
Бенедикт не может промахнуться. Огонь горячий, вода мокрая, Бенедикт бросает без промаха.
– Как ты…
– Рука дрогнула. Или ты дёрнулась. Дёргалась ведь, пёсья кровь?
– Нет, – неуверенно протянула Арлетта, – чего это я буду дёргаться.
– Да уж не знаю, с чего… Так-с. Кровь я стьёр, ранку замаза́л. Хороший маз нам попутчик подкьинул. Трико потом зашьёшь, а пока платок накьинь. Ещё поработаем.
– Ладно, – пробормотала Арлетта, – а ты не пьяный?
– Две ньедели в рот не брал, – отрезал Бенедикт. И верно, ни пивом, ни брагой от него не пахло. Должно быть, снова Арлетта сама виновата. Как всегда. Девочка-несчастье.
Но оказалось, что работать больше не нужно. В трактирной зале было весело и без них.
Старая свейская арфа-четырёхструнка, забытая в трактире каким-то бродячим бардом и лет десять провисевшая на здешней стене без всякого толка, пела, легко покрывая нестройный хор, вела его за собой, толкала в пляску. Кое-кто уже притоптывал, пристукивал каблуками, самые буйные лупили по столу так, что кружки подпрыгивали.
Весельем правил ночной брат. Играл он лихо, с мелким воровским перебором, с разбойничьим подсвистом. Фиделио толкался между гуляками. В шапку, зажатую в зубах, обильно сыпались монетки.
– Ого, – хмыкнул Бенедикт, подобравшись поближе к источнику буйства и безобразия, – а говорил – не уметь.
– Я сказал, на клавикордах умею, – огрызнулся ночной брат, – и, кстати, не соврал.
– А на чём ещё?
– На лютне.
– А петь?
– Ага, щас. Ребёнка убери отсюда. Сейчас тут весело, а будет ещё веселее.
– М-да, – вздохнул Бенедикт.
Остаток дня Арлетта отсиживалась на сеновале, где
