— Я хочу, чтобы Россия процветала наравне с другими передовыми странами. Я хочу, чтобы все фабрики и заводы работали, и рабочие имели бы вполне приличное существование.

Рабочие пришли в восторг от его слов и покрыли его речь громким «Ура!». Потом вынесли Каппеля из шахты на руках и провожали до штаба. Это мне подтвердил сам генерал Каппель.

Наутро я, прибыв в штаб по своим делам, увидел в коридоре делегацию от рабочих, которые говорили:

— Вот это — так генерал!

Делегация выразила Каппелю свою готовность оказывать содействие проходившим войскам. И части Волжской группы без всяких недоразумений и препятствий благополучно прошли тот уральский рабочий район.

Ф. Мейбом[26]

Тернистый путь[27]

Наступил 1918 год. Город задыхался от зверств и ужасов Чека (чрезвычайной комиссии). Сотнями расстреливались невинные русские люди без суда и следствия и только потому, что они принадлежали к интеллигенции. Профессора, доктора, инженеры и т. п., то есть люди, не имевшие на руках мозолей, считались буржуями и гидрой контрреволюции. Пойманных офицеров расстреливали на месте. За что? Одному Господу Богу известно.

В Казань приехал главнокомандующий Красной армией, в прошлом капитан Муравьев. Он издал приказ, требовавший немедленной регистрации всех офицеров. За невыполнение такового — расстрел.

Я видел позорную картину, когда на протяжении 2–3 кварталов тянулась линия офицеров, ожидавших своей очереди быть зарегистрированными. На крышах домов вокруг стояли пулеметы, наведенные на господ офицеров. Они имели такой жалкий вид, и мне казалось — закричи Муравьев: «Становись на колени!» — они бы встали. Таких господ офицеров мы называли «шкурниками». Им было наплевать на все и всех, лишь бы спасти свою собственную шкуру. Им не дорога была честь, а также и Родина.

Другая же часть офицерства осталась верной своему долгу, на регистрацию не пошла, а предпочла уйти в подполье, а также и в Жигулевские леса, в надежде, что скоро настанет время, и мы сумеем поднять наш русский народ и совместно с ним уничтожим этого изверга. У этих офицеров был один лозунг — борьба против большевиков. Создавались различные тайные организации, но все они быстро разоблачались, так как не было опыта в конспирации, да зачастую офицеры из первой группы — шкурники — продавали своих же братьев офицеров за какую-либо мзду.

Наконец, образовалась тайная офицерская организация, возглавленная генералом Поповым[28] (отец полковника Попова Бориса Ивановича[29], председателя Общества Ветеранов в Сан-Франциско). Наладили связь с Москвой и некоторыми городами на Волге. Это была уже вторая тайная организация, в которой я принимал активное участие. Мы думали, что мы на правильном пути, и надеялись, что нам удастся развернуть нашу работу как следует. К сожалению, получилось не так. генерал Попов был арестован и отправлен в Москву на суд, где и был расстрелян. Начались аресты и расстрелы на месте. Чека нашла списки членов организации при обыске квартиры генерала Попова. (Совершенно непонятно, как можно было хранить списки членов тайной организации на квартире возглавляющего эту организацию!)

Через несколько дней после этого инцидента брат[30] вернулся домой очень взволнованный и сказал мне, что идут повальные обыски и аресты офицеров и что лучше всего для меня в спешном порядке покинуть Казань. Я немедля пошел к моему другу гвардии капитану Пете Лескову, члену нашей пятерки. Он жил всего в двух кварталах от моего брата, но время было опасное, и не хотелось попасться в лапы «товарищей» раньше времени. Придя к нему, звоню; вижу — занавес немного приоткрылся, кто-то посмотрел, затем рывком открылась дверь. Петя тоже ожидал «гостей». Я объяснил ему, в чем дело, и мы решили связаться с нашим общим другом Сережей Якунавским — подполковником. Петя, оставив меня одного в своей квартире, пошел за Сережей, а я, как неприкаянный, стал бегать от одного окна к другому в ожидании его возвращения. Петя быстро вернулся в сопровождении Сережи. В Казани мы не могли оставаться, так как, рано или поздно, по списку, найденному на квартире генерала Попова, нас найдут. Мы трое были холостяками, не боялись за наших родных, которые могли пострадать из-за нас.

В конце концов после размышлений все согласились со мной. Я предложил, что поговорю с братом: он губернский агроном, следовательно, имеет много связей с хорошими людьми в близлежащих деревнях и, наверное, найдет местечко для нас переждать создавшееся положение. Позвонив Георгию, я просил его прийти в Дворянское собрание (в данный момент оно именовалось народным собранием). Около этого здания всегда была большая толпа народа, поэтому мы могли быть незамеченными. Петя и Сережа имели наганы, мой же остался в шинели в теплушке, когда я сбежал, спасаясь от «товарищей». Петя предложил мне свой наган, так как он имел автомат — бельгийский браунинг — и ручную гранату. Добрались мы до собрания благополучно. Народу была уйма, и мы стали пробираться к назначенному мною месту встречи с братом. Когда мы подошли туда, брат уже ожидал нас, он сказал нам, что хочет, чтобы мы с наступлением темноты пришли к рыбачьему поселку, недалеко от Казани, расположенному на берегу Волги. Я хорошо помнил этот поселок, так как много раз ловил там с братом больших жирных щук. Мы решили сразу же направиться туда, не заходя домой.

Закоулками, переулками мы покинули Казань, а затем лесною тропой добрались почти до самого места свидания. Там была небольшая пристань и маленькая сторожка, которая обычно служила рыболовам укрытием от дождя.

Теперь дело только за братом. С наступлением темноты явился брат с каким-то мужичком. Назвал он его Михеич и сказал, что он лесник в Жигулевских горах и большой его друг. Я попрощался с братом, поблагодарил его за все, мы расцеловались, мои друзья также попрощались с ним. Михеич приказал нам залезать в лодку, мы оттолкнулись от берега и поплыли навстречу неизвестности… Мое сердце сжалось от страха за брата, мамочку. Что, если Чека узнает, что брат помог мне и моим друзьям сбежать? Когда или, может быть, никогда мы уже не встретимся? Все от Господа Бога, все от Него, вся наша судьба!

Михеич сидел за рулем, а мы по очереди гребли изо всех наших сил. Лодка была небольшая, поэтому, приняв на борт нас четверых, сидела очень глубоко. Ночь была темная, но, на наше счастье, Волга была спокойная. Плыли мы долго, почти до самого утра. Михеич за всю дорогу не проронил ни слова. Наконец показались очертания Жигулевских гор, и Михеич направил лодку к берегу.

— Ну,