— Нет, нет, я имею в виду, зачем вы здесь? Зачем пришли в суд?

Энгелберт вздохнул и постарался вспомнить заготовленную речь.

— Господин судья, я предстал перед вами, чтобы защитить интересы людей, которые сегодня томятся в тюрьме. Мое глубочайшее желание, чтобы…

— Эти люди, чьи интересы вы защищаете, — прервал судья. — Что есть против них?

— Нападение и избиение, — быстро ответил Энгелберт.

— Ваши друзья? Родственники?

— Они мне не друзья, господин судья. И никак не связаны со мной родственными узами.

— Тогда я не понимаю, в чем ваш интерес? Они что, денег вам задолжали? Должна же быть причина, по которой вы о них беспокоитесь. — Судья направил палец в грудь просителя — Отвечайте правдиво и не тяните.

— Нет, господин судья, они мне ничего не должны.

Главный судья Рихтер кивнул и, прищурившись, постарался посмотреть на посетителя как можно более проницательно. — Преступление, в котором их обвиняют… Полагаю, они невиновны?

— Нет, они действительно совершили преступление, — заверил судью Энгелберт.

— Откуда вы можете это знать?

— Так они же напали на меня — в моей собственной пекарне. Я был жертвой.

— Когда это случилось?

— Довольно давно. Двенадцать недель назад.

— А почему вы ждали до сих пор, чтобы прийти сюда?

— Прошу прощения, герр магистрат, но я не ждал. Я каждую неделю сюда прихожу. Но мне только сегодня разрешили поговорить с вами.

— Ладно. Это неважно, — фыркнул судья, — так вы считаете, что их посадили в тюрьму по ошибке, а?

— Об этом не мне судить.

— А кто должен судить? Э? — Герр Рихтер лукаво улыбнулся, как будто изобличив преступника, пытающегося сбить его со следственной логики.

— Вы, господин судья. Насколько я понимаю, именно вам предстоит слушать дело и решить, какова справедливость наказания.

И без того строгое выражение лица судьи стало еще строже.

— Предупреждаю вас, пекарь, в суде не терпят легкомысленного отношения. А вы морочите мне голову!

Энгелберт кивнул и попытался зайти с другой стороны.

— Прошу прощения, господин судья. Мне только хотелось бы видеть этих людей на свободе.

Рихтер обшарил взглядом добродушные черты лица человека перед ним.

— Почему? — только и смог спросить он.

— Почему? — повторил вопрос Энгелберт. — Наверное, потому, что это правильно.

— Но вы же сами подтвердили предъявленные им обвинения и признали их виновными. Сами их осуждаете. Тогда зачем вам печься об их освобождении?

— Я тот, с кем поступили несправедливо, но я простил им грехи передо мной.

— Закон есть закон, — веско произнес Рихтер. — Справедливость должна восторжествовать, и люди должны это видеть.

— При всем уважении, господин судья, я считаю, что эти люди достаточно пострадали и что держать их дальше в тюрьме как раз и будет несправедливым, и никакой общественной пользы не принесет. — Он помедлил, хотел сказать что-то еще, но передумал.

— Да? — резко подстегнул его судья Рихтер. — Что еще?

— Я просто хотел добавить, что об их нуждах некому позаботиться, они уже давно потратили те небольшие деньги, которые у них были, на еду и воду, которыми снабжал их тюремщик.

— Хм! — судья пренебрежительно махнул рукой. — Им следовало подумать об этом, прежде чем нападать и избивать солидных, порядочных граждан Праги, таких как вы.

— Вы без сомнения правы, — согласился булочник. — Но они уже давно в тюрьме. Вот я и зашел спросить, нельзя ли это время, уже проведенное в тюрьме, расценить как справедливое наказание за их преступление. Справедливость восторжествует. Тогда, может быть, их отпустят?

Мировой судья Рихтер потянулся за медным колокольчиком, стоявшим на краю стола, позвонил и, когда появился его секретарь, спросил:

— Нападение и избиение. Преступники в тюрьме. Мы знаем об этом, Павел?

— Знаем, господин главный судья. Помните, именно этим делом интересовался императорский двор.

— Это тот же самый случай?

Секретарь торжественно кивнул.

Мировой судья встал с самым мрачным видом и огласил заключение.

— Ваша петиция отклонена. Злоумышленники останутся под стражей до тех пор, пока не будут рассмотрены все предъявленные им обвинения.

— Прошу прощения, господин судья, — произнес Энгелберт, — но когда состоится слушание?

Мировой судья Рихтер не привык, чтобы каждое его высказывание вызывало новые вопросы. Он выпрямился во весь свой начальственный рост.

— Обвинения будут предъявлены тогда, когда я решу, что пришло время их предъявить.

Энгелберт покивал и улыбнулся.

— Хорошо. Увидимся на следующей неделе.

— Вы не поняли. Преступники должны ответить за свои преступления. Обвинения будут рассмотрены в должное время. И кстати, дело не в нашем ведении. Так что занимайтесь своими делами, а мне позвольте заняться своими.

— Хорошо, господин судья. Но, видите ли, я должен объяснить: будущее этих бедолаг касается меня напрямую. Я не могу с чистой совестью забыть об этом и ждать решения.

Судья потянулся к колокольчику, стоявшему в углу стола.

— Желаю вам хорошего дня, господин Стиффлбим. — Он звякнул колокольчиком и сказал секретарю: — Аудиенция окончена. Пожалуйста, проводите господина пекаря.

— Сюда, сударь, — отозвался Павел. — Я вас провожу.

Энгелберт последовал за секретарем в приемную. Однако у двери остановился и спросил:

— Вы сказали, что император проявлял интерес к этому делу?

— Было такое, — кивнул клерк. — Редкий случай, конечно. Но иногда случается. Естественно, мы должны во всем уважать пожелания Его Величества.

— Разумеется, — с улыбкой согласился Энгелберт. — Спасибо, что подсказали. В следующий раз я вам тоже пирожное принесу.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Роковое дерево

ГЛАВА 15, в которой речь идет о жизни и смерти

Финал Кубка Испании между «Реалом» и «Атлетико» Бильбао в рамках чемпионата Испании превратился в хаос с трагическими последствиями. Семь быков вырвались на поле. Игроки обеих команд бросились к боковым линиям, когда разъяренные животные выскочили из туннеля для игроков на последних минутах первого тайма на стадионе Сантьяго Бернабеу.

Нападающий Фернандо Сола, которого инцидент застал у ворот «Мадрида», успешно ускользнул от двух животных, но был растоптан третьим на глазах у более чем восьмидесяти тысяч вопящих болельщиков. Попытка спасти раненого футболиста обернулась кровавой бойней, когда зрители высыпали на поле. Один комментатор назвал это «забегом быков