писать об этом трактат. Однако, чтобы кратко… Двумя словами лишь… Пожалуй, так: это — узаконенная Салтычиха. Вы понимаете меня? Не взятая под стражу, подвергнутая суду, навсегда поражённая в правах и заточённая в покаянной яме. Нет, напротив, процветающая, охраняемая всею силою закона своего штата!

— От души надеюсь в скором времени прочитать ваш подробный труд на тему рабства. Полагаю, он как нельзя кстати придётся, чтобы остудить головы российской публики, настроенной на решительные перемены, да плохо знающей, в чём перемены эти должны состоять…

Никита Ильич запнулся на секунду, а Анатолий Львович напряжённо ждал продолжения, уже догадавшись, что товарищ намерен сменить тему. Сменить, понятно, на ту, что стояла между ними последние дни.

— Между тем мы с вами посвящены в такие знания, которые пока не доступны широкой публике, — бухнул Болотин, так и не придумав деликатного перехода к нужной теме.

Беда состояла в том, что до самого отплытия у Никиты Ильича не нашлось времени для задушевной беседы, после отплытия — тоже. В коротких взглядах Пьянова при встречах ясно читалось, что тот чувствует себя изгоем и не уверен, по совести ли поступил с ним начальник экспедиции.

— Вам придётся простить меня за то, что не сразу объяснился.

— Я отдаю себе отчёт, что вы вовсе не обязаны объясняться со мною…

— Между братьями — иные отношения, чем принятые в обществе, и иные обязанности. Привыкайте!

«Вот те раз! Вместо покаяния неожиданно перешёл в наступление, — удивился Никита Ильич самому себе. — Характер!»

Чтоб не наломать дров, приступил к делу:

— Я не мог рассказать вам сразу же. Мне требовалось время, чтобы самому освоиться… Вы поймёте, почему…

— Мы не ребята с вами, — ответил Анатолий Львович напряжённо, обида в нём взыграла сильнее. — Я отдаю отчёт, — повторил он, — что вы не можете сообщить мне сведений, предназначенных только для мастеров ложи.

— Могу и готов сей же час сделать это.

Сказавши последнее чрезвычайно решительно, Болотин отвернул полу дорожного сюртука, чтобы достать из потайного кармана нечто, там находившееся.

Только теперь Анатолий Львович осознал, сколь серьёзно происходящее между ними объяснение. Следа не осталось от холодка отчуждённости, которым окутывал себя Пьянов ещё минуту назад. Глаза его горячечно заблестели. Место давешней обиды заняла подлинная тревога за товарища и брата, к которому успел проникнуться уважением и глубокой симпатией за время совместного путешествия.

— Никита Ильич, умоляю, постойте! Неужели вы нарушите клятву, разгласив доверенные вам секреты?!

Болотин на миг запнулся, казалось, смущённый. Однако затем ответил безмятежным тоном:

— Пожалуй, не нарушу. Я забыл сказать, что посвящаю вас в мастера. Ежели вы, любезный Анатолий Львович, не имеете возражений.

Пьянов по-стариковски всплеснул руками, как делал его милый папенька, когда бывал совершенно чем-либо обескуражен, и воскликнул:

— Это ж противу всяких правил!

Несмотря на то что разговор, который вёлся между ним и Болотиным, был не предназначен для посторонних ушей, шёл он в полный голос, иначе собеседники вряд ли хорошенько расслышали бы друг друга среди шума волн и плеска парусов.

— Отчего? — спокойно парировал Никита Ильич. — Мне дано полное право принимать новых членов в дочернюю ложу, посвящать в ученики и в мастера.

— Но ритуал, но клятвы… — не унимался Пьянов.

— В случае с вами они излишни. Я достаточно узнал ваше сердце. Так ответьте, готовы ли вы стать мастером и первым в истории русской Ложи истинных вольных каменщиков производителем работ?

— Я готов, — неуверенно улыбнулся Анатолий Львович. — Но можно ли без обряда?

— Можно, — бросил Болотин с затаённой усмешкой, — если принять во внимание чрезвычайные обстоятельства, каковыми являются условия морского путешествия и спешка.

Он отвернулся, чтобы ухватиться за борт: корабль сильно качнуло на волне. Брызги взлетели, рассыпали по лицам и одежде солёную влагу. Крайне серьёзным тоном Никита Ильич добавил к сказанному:

— Обязан предупредить о следующем. Посвящая вас, я должен буду сообщить вам тайну. — Он сурово нахмурился. — И вот теперь-то, прямо сейчас вы поклянётесь мне настоящей клятвой: Богом и всем дорогим, что есть у вас в жизни, — никогда, ни при каких обстоятельствах не передавать эту тайну на сторону. Она принадлежит истинным вольным каменщикам. Готовы поклясться?

Пьянов дрогнул.

— Всем дорогим? — осторожно спросил он. — Должен ли я поклясться и детьми?

Лицо Никиты Ильича было уже совершенно мокрым от солёной воды, однако он не поднял руки, чтобы отереть её. Анатолию Львовичу очень хотелось избавиться от холодных брызг, но он не решился достать платок. Взглянув товарищу прямо в глаза, Болотин сказал:

— Не нужно клясться детьми. Ни детьми, ни родителем, ни супругой. Ни кем-либо ещё из живущих людей. Это будет не по-божески. Их жизни вам не принадлежат. Я отнюдь не религиозен, вы это знаете. Однако в Бога я верую как в высшее начало добра и справедливости.

Набожным человеком Болотин себя не считал, но и к атеистам, ныне модным сверх меры, не причислял. Бог есть, и это несомненно, полагал Никита Ильич, вопрос лишь в том, какое отношение имеет к нему церковь. Он делал для себя лишь одно твёрдое различие — между служением тёмным силам и обращением к Свету Истины, к божественному началу мира.

— Подумайте, что особенно дорого вам вашего собственного — принадлежащего вам или же в вас самом находящегося!

Пьянов долго молчал, и Никита Ильич не торопил его. Примечал, как лицо друга вначале разгладилось, затем стало отрешённым, затем вновь на нём отразилось напряжение мучительной внутренней борьбы. Корабль стал вновь подниматься на гребень крутой волны, и Болотин торопливо предупредил товарища:

— Держитесь крепче за борт!

Едва опасность миновала, Анатолий Львович сообщил:

— Я готов.

— Прошу вас не называть вслух предметов вашей клятвы, — предупредил Никита Ильич. — Будет достаточно сказать: «самое драгоценное, что имею».

Пьянов ещё помолчал сосредоточенно, повторил в третий раз:

— Я готов.

И дрогнувшим голосом произнёс клятву, после чего с облегчением отёр мокрое лицо.

Болотин неприметно улыбнулся. Подумал: «Вот тебе и настоящий ритуал! Полнее некуда. А ты и не заметил!» Вслух произнёс серьёзно, но без торжественности:

— Отныне вы — мастер.

Совсем по-иному рисовалось Анатолию Львовичу высшее масонское посвящение, и всё же он просиял. Болотин добавил:

— От души надеюсь, что согласитесь принять на себя миссию производителя работ, но об этом позже.

Должность производителя работ, на русский взгляд, невзрачна, хлопотна и представителю старинного дворянского рода не пристала. Производитель работ организует процесс строительства: закупает материалы, набирает мастеровых или приглашает готовую артель, ведёт переговоры и с архитектором, и с хозяином, и за всей стройкой приглядывает в оба глаза. Однако в Ложе истинных вольных каменщиков эта должность почётна, она — вторая после Досточтимого