которую я хотел всю жизнь… этот мутант хватал своими ручищами, прикасался к тебе, а ты заходилась от каждого поцелуя, извивалась в этих лапах… Черт бы тебя подрал, Марьяша, ты отдавалась ему так, как должна была мне, мне… Когда он трогал тебя, я содрогался от отвращения и ненавидел себя – ведь это я сам, своими руками привез тебя к нему, сам… Чертова сука, ведь я любил тебя больше всего на свете, я целовал бы твои следы, носил бы на руках, а ты… Ты изменяешь мне с этим чудищем, годящимся тебе в отцы! Как ты можешь?! Ты даже в Чечню полезла ради него, чуть не погибла, и все это ради него?! Объясни мне, что это?

Но я молчала, словно он пригвоздил меня этими словами к табуретке, выходит, мне не показалось тогда, за нами действительно наблюдали…

– Мерзавец… – еле выдохнула я. – Какой же ты мерзавец, Ленский! Ты… ты еще хуже, чем я думала, чем могла даже представить…

– Замолчи! – оборвал он. – Что ты знаешь обо мне, чтобы судить! Видеть, как твою любовь, твою богиню оскверняет какой-то питекантроп с железными мышцами, у которого в лексиконе сто слов, да и те из Устава!.. Если бы ты знала, как сильно я желал ему смерти! Тогда бы ты осталась со мной! Я, понимаешь, только я должен быть с тобой…

– Ленский, да ты пьян! Завтра ты проспишься, и тебе будет стыдно… Уходи по-хорошему, – попросила я.

– По-хорошему?! – взвился он. – Нет уж, я уйду по-плохому, вот что, Марь-я-ша! Ты должна мне компенсировать мои душевные муки, ты должна… – с этими словами он вдруг вскочил, схватил меня за волосы, пригибая мою голову к полу. Я стала сопротивляться, попробовала схватить его за руку, но он не выпускал, а потом, не сдержавшись, сильно ударил в лицо. Боль ослепила меня, на какое-то мгновение я вообще перестала соображать. Ленский поволок меня в комнату, швырнул на ковер, стал сдирать одежду, матерясь, расстегивал свои джинсы… Он вертел меня, как тряпичную куклу, бормотал что-то несвязное… Я словно отупела, отстранилась как-то от происходящего со мной, все еще не веря, что вот это извивающееся под Ленским тело – мое, что все это – я… В какой-то момент я вдруг увидела на стене фотографию – с нее на меня глядели Кравченко, Рубцов и Леший… И это было последнее, что я увидела прежде, чем потерять сознание…

Очнулась я только утром оттого, что было холодно, и страшно болело все тело. Я с трудом открыла глаза, не понимая, почему лежу на полу совершенно голая, и только взглянув на свои ноги, покрытые синяками и царапинами и потрогав заплывший правый глаз и опухшую скулу, вот только тогда я и поняла, что со мной… Я билась в истерике, не зная, что делать и как жить дальше… Не хотелось мне жить – как я могла сказать Лешке обо всем, что сделал со мной Ленский? Как?! Разве об этом говорят мужьям? Я с трудом выползла в кухню – там царил идеальный порядок, ничего не напоминало о ночном госте, словно все это было плодом моего больного воображения. Я пошла в ванную, долго терла себя мочалкой, стараясь смыть прикосновение пальцев Ленского, его запах…

Закутавшись было в халат, я вдруг передумала и достала из шкафа пробитую пулями Лехину тельняшку – всегда, когда мне было тяжело, я надевала ее и чувствовала, что Леха со мной, что он меня защитит… Если бы он знал…

В кухонном шкафу оказалась бутылка виски, Рубцов как-то принес, но мы так и не выпили. Сидя в кухне и рыдая, я пила, даже не закусывая. Слезы попадали на разбитые губы, обжигая не хуже вискаря, но я не обращала внимания. Когда в дверь позвонили, я уже была сильно пьяна.

– Отвалите от меня на…! – выкрикнула я, не в силах даже встать, и в тот же миг дверь вылетела, выбитая сильнейшим ударом.

На пороге стоял Леший в камуфляже и с сумкой на плече. Он тяжело дышал, разглядывая меня, ярость в его глазах сменилась ужасом, он шагнул было ко мне, но потом вернулся, поставив на место дверь, и только после этого вошел в кухню.

– Господи, что это? – спросил он, переведя дыхание. – Ты с ума сошла – пьешь в одного? Я уж думал, случилось что-то, дверь не открываешь, а она, видишь ли, виски глушит, как ковбой в салуне! – и тут он осекся, заметив мои разбитые губы. Осторожно отведя растрепанные, висящие сосульками волосы, открыл заплывший глаз и скулу, окинул взглядом ноги, покрытые ссадинами и синяками в весьма недвусмысленных местах… Разве еще что-то нужно было говорить? Он прижал мою голову к своей груди и хрипло спросил: – Кто?

Я затрясла головой, пытаясь освободиться от его рук:

– Что, классно выгляжу? Давай, присоединяйся тоже! Чем ты хуже, давай, мне уже без разницы…

– Я тебя спросил – кто? – встряхнул меня Леший, пропуская эти слова мимо ушей. – Ведь я все равно узнаю, лучше скажи сама.

– Не узнаешь, не сможешь! Это о-очень хитрый гад, вот… Он все предусмотрел, все-все, даже следы замел, как в шпионском фильме. Так что бесполезно, друг мой – теперь никто не узнает, а мне просто не поверят…

– Погоди-ка… что-то мне подсказывает, что я уже знаю, – протянул вдруг Леший, отпуская меня. – Ведь это твой приятель-журналист, да? Тот, которому я пальцы ломал… А, оказывается, надо было другое кое-что… сволочь… Как он оказался у тебя?

Я сползла со стула, на который села перед этим, шатаясь, пошла в комнату и легла на диван, свернувшись клубком. Меня трясло. Леший накрыл меня одеялом:

– Поспи, потом разговаривать будем.

Я спала очень долго, а когда открыла глаза, увидела Лешего, сидящего на полу у стенки перед беззвучно работающим телевизором. Глаза его были зло прищурены, и у правого подрагивала синяя жилка.

– Леший… – позвала я севшим голосом. – Леший, принеси водички, а?

– Сушнячок? – улыбнулся он, вставая, принес бутылку минералки, я села и стала пить, обливаясь.

Леший внимательно смотрел на меня.

– Что, нравлюсь? – мрачно спросила я, закрывая бутылку.

– Очень! – усмехнулся он. – Полегчало?

– Нет. И вряд ли уже вообще полегчает, – я уткнулась лицом в расцарапанные коленки. – Не смотри на меня. пожалуйста, мне стыдно…

– Чушь какая! – взорвался Леший. – За что тебе стыдно, ты-то что сделала? – он мерил шагами комнату и матерился.

– Ой, ну, перестань! – попросила я, поморщившись. – У меня скоро голова расколется от твоей ругани.

Он остановился прямо передо мной, внимательно посмотрел в глаза и опустился