— Капитан, капитан, улыбни-и-и-тесь! — звучало в коридоре, а затем в комнату зашла голая со всех сторон бабка. Едва взглянув на офонаревшего сантехника в кровати, она даже удивилась. — Кто вас сюда впустил без билетика?

«Кто, что, как⁉» — промелькнуло в голове Глобального.

— Разве это не туалет? — добавила старушка и показала из-за спины рулон туалетной бумаги. — А я подготовилась!

Если Боря к этому моменту ещё и болел, то теперь простуду как рукой сняло. Он подскочил из-под влажного от пота одеяла и юркнул за шторы. Зря Вика сняла с него всё, в том числе и избавила от халата. Хотя замысел вроде был неплох. После бани пропотеть должен был. Переболеть. Всё плохое и уйдёт вместе с потом.

Боря и пропотел, и остыл, а ныне снова взмок, когда бабка, вместо того, чтобы закричать или выскочить вон, вдруг подошла и спросила шёпотом:

— Ты ведь из этих?

— Каких? — уточнил сантехник хриплым голосом.

— Ну… наблюдать любишь?

Единственное, что в данным момент можно было наблюдать — это синюю татуировку-лозунг на бедре старушки, что лет пятьдесят назад звучала как «жизнь за КПСС!». Но ещё лет двадцать назад сползла до колена, а в последние годы вовсе поникла. «КП» обросла родинками, потемнела и больше не подвергалась дешифровке. Но чуть разгладив складки, можно было прочитать тату уже как «жизнь за СС!», что только вносило сумятицы в пробуждение.

— Ничего я не люблю! — заявил Боря, сторонясь эсесовцев даже помоложе, не то что длительной выдержки.

«Это в Канаде и Аргентине им хоть пусть поклоняются, но Сибирь всё помнит!» — добавил грозно внутренний голос.

— И никаких этих! — добавил и сам сантехник.

— А, ну тогда давай без этих, — легко согласилась старушка и обняла его вместо со шторкой.

Боря не помнил, когда последний раз так кричал и возмущался. Возможно, когда Генка, (сидя ближе к телевизору), отключил его джойстик от приставки и закончил бой эффектным фаталити в мортал комбате, пока никто не мешал. А спорили на победу на фанту.

А если ещё раньше, то в детском садике, где Машка уговорила показать письку, а потом сделала вид, что что плохо рассмотрела «и вообще не считается».

Первым на крик в комнату явился дед в капитанской шляпе.

— Фиска, отрыжка ты пингвина! — тут же возмутился он. — Это не тога, а занавеска. Оставь шторку в покое!

— Кого хочу, того и тогаю! — возразила бабка, но объятья разжала.

Из-за занавески тут же вывалился голый, потный сантехник, срывая штору за собой наполовину.

— О, да шторка с начинкой! — удивился дед.

— Какой ещё начинкой⁈ — тут же принюхалась бабка, как к блинам фаршированным.

Силы в Боре хватало, подлечился. Снова дёрнулся. На этот раз потолочная гардина молодецкого рывка не выдержала. Отвалилась следом за второй половиной шторки, заодно припечатав по макушке бабку.

Той много не требовалась. Рухнула сверху, выронив вставную челюсть.

— Весенний бабкопад! — добавил дед, разглядев удачным ракурсом на задней части супруги другую татуировку, к которой давно привык.

Первоначально там была роза, но годы взяли своё и она превратилась в капусту. Вид этого кочана всегда смешил деда.

Вот и сейчас он хохотал во весь голос, добавляя от себя:

— Я не могу! Хоть сейчас урожай собирай.

Следом в комнату забежала Вика. Отодвинув гогочущего деда, она увидела целый бутерброд. Снизу на ковралане валялся гость, дрыгая ногой, как кусочком ветчины. Потом шла зелёная шторка, так похожая как листик салата. Следом располагалась бабка вместо котлеты, а уже её прикрывала гардина вместо верхней булочки. Рядом валялась челюсть, вместо посыпки из кунжута.

«Гамбургер на любителя», — ещё подумала Вика.

— Что случилось? Почему вы все голые? — только и спросила она, отодвигая гардину и переворачивая бабку.

Следом заглянула в комнату Лариса. В халате и с кружкой горячего какао. Глядя на зад Вики в движении, обтянутый маленькими шортиками, зевнула и вяло поинтересовалась:

— Доброе утро. Решили начать день с оргии?

Дед не переставал ржать, бабка, почуяв свободу, тут же укатилась под высокую кровать. Боря воевал со шторкой, пытаясь освободить руки. А Вика пыталась его одновременно раскутать и прикрыть ниже пояса, но длины шторы в таком положении не хватало.

Глядя на трепыхающийся от всех этих попыток мужской отросток Глобального, Лариса Борисовна лишь снова зевнула и добавила:

— Давайте сначала хотя бы позавтракаем? Всех жду на кухне!

* * *

Через двадцать минут Боря сидел на кухне и пил какао с молоком и добавочным шоколадом. Щёки уже не горели, уши не пылали. Но на вновь одетую старушку старался не смотреть. Деменция деменцией, но почему-то казалось, что её ехидная улыбка преследует его повсюду.

— Да в мультиках из картона и пластилина больше смысла, чем в их сериалах и фильмах, — что-то доказывал дед бабке за столом под блинчинки, но видя, что та толком не реагирует, быстро переключился на нового знакомого. — Нет, ну ты вообще понимаешь, что происходит? Мы уже празднуем день сельского хозяйства! Да у каждого последнего дровосека уже есть свой профессиональный праздник. Каждый день какой-то, повод. Одни и те же ебальники на каждом канале с праздничными концертами. Они бы уже бичей с вокзалов набирали, как на популярные шоу, что ли? Те хотя бы за еду работают, а не замки с крепостными возводят.

Боря сначала слушал. Потом пытался вслушиваться. Иногда кивал. Решение пришло быстро.

Достав телефон из кармана новых выделенных шорт, сантехник же набрал сенсея от сантехники:

— Василь Степаныч, а что ты там говорил по части искусственного интеллекта? Пиздец нам всем или ещё поживём?

И не слушая ответ, протянул трубку Борису Степановичу.

Тот взял, послушал динамики. А затем начал говорить туда, где умные вещи раздавались.

— Да ты что? А я о чём? — кивал дед за столом. — Вы уже берите этот Тайвань или дайте людям свободу! Нам-то зачем мозги компостировать? Хотят к японцам в объятья, пусть чешут! Те, правда, они сами без янки шагу не ступят. А куда этим гринго без нашего урана-то? Вот мало и подорожало опять!

Видимо, ответ по ту сторону Василию Степановичу понравился, так как тот не только не отключился, но активно продолжил.

Дед даже из-за стола поднялся, в коридор вышел, а затем вовсе на второй этаж ушёл, чтобы связь получше была и «человека лучше