Она засмеялась, или, по крайней мере, попыталась засмеяться с полным ртом своего бургера. А я захихикал, наслаждаясь тем, что она такая… незащищенная. Она никогда не позволяла мне видеть это зрелище, потому что боялась ослабить бдительность, всегда была полна решимости демонстрировать только силу и стойкость. И в этом была моя вина. Все чертовы ноши, которые она несла на своих плечах сегодня, были из-за меня.

— Мила…

— Ты не собираешься есть свой? Он восхитительно жирный, — промурлыкала она, вытирая рот бумажной салфеткой. — Я практически чувствую, как мои артерии закупориваются.

— Ну ладно. — Я забрал бургер из ее рук как раз в тот момент, когда она собиралась откусить еще кусочек. — Хватит с тебя холестерина. Отныне для тебя и нашего ребенка только здоровая, нежирная пища.

— Эй, мне это нравилось.

— Это замечательно… потому что ты только что съела свой последний кусочек на ближайшие семь месяцев.

— Ты купил его, — поддразнила она.

— И это моя самая последняя ошибка, да.

Мила поднесла руку ко рту, изображая удивление.

— Неужели могущественный Марчелло Руссо только что признал, что совершил ошибку?

— Такое случается нечасто, поэтому я предлагаю тебе насладиться этим, пока есть возможность. — Я сузил глаза и улыбнулся. Она захихикала, и в этот момент все в мире стало чертовски правильным. Всего один счастливый звук от женщины, которую я любил, и моя жизнь стала просто идеальной, даже несмотря на то, что демоны моего прошлого все еще когтями впивались в мой череп. Демоны, о которых мне нужно было рассказать ей, если я всерьез хотел, чтобы между нами все получилось… а я хотел. Очень. Охуенно. Серьезно.

Я провел рукой по волосам и вздохнул, глядя на крышу, красиво освещенную огнями и цветами, которая теперь была нашим собственным кусочком рая в этом мире.

— Мила, я хочу тебе все рассказать. Но я даже не знаю, с чего начать.

Она вскочила на ноги.

— Потанцуй со мной.

Я нахмурился.

— Я пытаюсь сказать тебе…

— Я знаю. Но сначала потанцуй со мной. — Она протянула руку.

— Мила, у нас даже музыки нет.

— Ничего страшного. Просто потанцуй со мной.

Ее глаза были цвета весны, яркие и блестящие, и я видел надежду, которую она таила в себе. И кто я такой, черт возьми, чтобы отказать своей жене в этой крошечной просьбе о романтическом танце под луной?

— Хорошо. — Я встал и, следуя за ее маленькими шажками, вышел из беседки, найдя свободное место под ночным небом. Когда она повернулась ко мне лицом, я уже стоял прямо за ее спиной, заставив ее затаить дыхание, когда она поняла, как близко я нахожусь. Она не шелохнулась, и я тоже.

Молчание. Мы застыли. Захваченные моментом.

— Задай мне свой вопрос, Мила.

Я видел, как пульсирует вена на ее шее. Ее сердце колотилось, как и мое.

— Задавай.

Она облизнула губы и посмотрела на меня из-под густых темных ресниц.

— Сначала потанцуй со мной. — Ее голос был не более чем шепотом в прохладном ветерке, который шелестел среди цветов и листьев вокруг нас.

Я положил руку ей на бедро, мягкая ткань платья ласкала кончики моих пальцев. Ее тело дрожало под моим прикосновением. Возможно, это был страх. Или желание. Похоть. Судя по тому, как ее губы разошлись от порыва воздуха, я был уверен, что это было последнее. Меня поражало, как две противоположности, вроде нас, имеют такую власть друг над другом. Магнетизм между нами делал невозможным разлуку. Но вместе мы казались… безнадежными. Сильными. Но безнадежными.

Не было музыки, не было ничего, что могло бы направить наш ритм. Но когда я начал перебирать ногами и сжимать ее руку в своей, волны притяжения создали между нами поток, который позволил нам раскачиваться в такт собственным ритмам. Ощущение ее прижатого тела ко мне успокаивало, и мне нравилось, как она прислоняла голову к моей груди, словно делала это всю жизнь, словно в моих объятиях она могла найти утешение. Трудно было представить себе время, когда она ненавидела меня, боялась меня, желала только одного — освободиться от меня.

Моя плененная жена стала моей блистательной королевой.

13

МИЛА

В его объятиях было тепло и уютно, едва заметное покачивание наших тел убаюкивало напряжение от надвигающегося разговора, который, как я знала, нам предстоял. Но я была поглощена романтическим настроением, которое витало вокруг нас, и хотела насладиться им несколько мгновений, прежде чем груз моего вопроса разрушит его. Может быть, я была глупа, желая узнать, что послужило причиной его вендетты против отца. Но мне почему-то казалось, что знание причины его ран поможет мне лучше понять его.

Он крепче прижал меня к себе.

— Сначала ты не переставала требовать ответа, а теперь тянешь время.

— Не тяну время. Просто смакую.

Он прижался подбородком к моей голове, пока мы продолжали танцевать, и его знакомый запах затягивал меня в ловушку. Я превратилась из женщины, которая страстно ненавидела его, в жену, которая любила его всем сердцем. Как бы я ни ненавидела близость с ним вначале, теперь я жаждала ее больше всего на свете.

Я закрыла глаза, когда он провел рукой по моему позвоночнику, а его пальцы обхватили мою шею.

— Он убил ее.

Я замерла, но он продолжал двигаться в своем собственном ритме, и его хватка на моей шее усилилась.

— Мне было двенадцать лет, когда я нашел ее безжизненное тело.

Мое сердце бешено заколотилось, и я поднесла кулак ко рту, стиснув челюсти.

— Передозировка. Так они это назвали.

Его кончики пальцев гладили обнаженную плоть моей шеи, его подбородок лежал на моей голове, а его ритм не сбивался ни на секунду.

— Но я знал, что это ложь. Никто не любил жизнь так, как моя мать. Она видела красоту во всем. Даже в грозу она говорила о том, какой чистой и полной новой жизни будет земля после нее. И она была счастлива. Всегда была чертовски счастлива.

В его голосе появились трещины, когда он погрузился в воспоминания, и мое сердце оборвалось. Мои слезы хотели бежать за ним.

— Я до сих пор помню, как ее улыбка делала все на свете правильным. Мой отец был строг со мной в детстве, постоянно твердил об обязанностях мужчины в жизни. И в то время, как он заставлял меня чувствовать себя некомпетентным, не