Фронт все ближе. Иногда мы слышим вдали орудийную канонаду. Это пугает местных жителей, которые попросту не могут нас ненавидеть. Теперь, узнав о грядущем возмездии, они боятся…

Буко, которому я рассказал, что несколько дней назад у меня была какая-то лихорадка и озноб, очень советовал соблюдать осторожность. Вполне возможно, что я заразился, но вспышка болезни произойдет примерно через три недели.

19 февраля

День начался весело. Пунцель, которого наконец отпустила лихорадка, начал шутить. Он и остальные заметно приободрились, потому что теперь все они с нетерпением ждут возвращения на родину. Старик Филипп раздал всем сплетенные лапти. Видно, что выздоровление моих товарищей доставило ему немало радости. Он позвал меня за дверь. На восходе солнца он много говорил о России. Я сказал ему, что Германия тоже прекрасна, рассказал о горах и лесах моей родины. Да, он верил моим словам, радовался, что я хвалю свою Родину, горжусь ей. Пусть люди остаются на родине и не воюют, твердил он. «Товарищ, – сказал мне по-русски старик. – Ты хороший, мы хорошие – зачем воевать?» Потом он по-отечески обнял меня, прижался к моему лицу впалыми щеками и улыбнулся.

Еще Буко сообщил сегодня, что русские беженцы перепуганы и сеют страхи среди населения. Местные вынуждены их кормить. Вообще, это страшно – видеть беду, не имея возможности чем-то помочь. Несколько семей сидят на корточках в одной хижине. И все удивляются, почему война никак не закончится…

Таня выглядела такой сосредоточенной и серьезной, когда ухаживала за больными тифом. А теперь она, повеселев, показывала мне разноцветные платья, которые достала из сундука. Скоро Пасха, сказала она. Пасха – радостный праздник, и по деревне с хлебом и фруктами в руках бродили девушки и женщины. Многие пели и танцевали.

Петр, отец Тани, вернулся из конюшни встревоженный. Пропала корова. Он сказал, что наверняка ее увели партизаны, которые ночью тайком пробрались в деревню. Обитатели нашего дома сильно расстроились. Без коровы они обречены на голод. Я рассказал об этом Буко. Несколько позже он вернулся с известием о том, что корову нашли в отдаленном сарае, еще живую. Оказывается, ночью ее тайком увели русские беженцы и собирались зарезать. Теперь все прояснилось, чему я очень рад.

Беженцев здесь недолюбливают. Правда, они говорят, что пришли сюда по убеждению (из ненависти к Сталину), но местные им не верят. Думаю, они скорее помогли бы немецким пленным…

Почта с родины. Ли пишет, что в городской больнице лежит много солдат с отмороженными конечностями. Они с ужасом рассказывали о жутких холодах и ужасах на фронте. Она опасается за мое здоровье. Только бы не ампутация… Еще говорят, что танковые корпуса, которые должны были воевать в Африке, отправлены на Восточный фронт…

Я ответил Ли, что со мной все в порядке, снова написал ей о больных, которые, слава богу, избежали смерти. Рассказал в письме и о жителях деревни, о судьбе несчастных беженцев. Той цивилизации, которую знаем мы, здесь просто нет. И от такой примитивности вокруг нам как-то не по себе. Но что касается «культуры», ну, то есть культуры сердца, то местные люди (насколько мы успели с ними познакомиться – а это всегда были самые бедные) – они нам близки. Их религия как-то добрее, сердечнее нашей, они относятся к ней серьезнее, она для них – жизненная потребность, тогда как на Западе мы зачастую просто одурманены формами, не познав и не удовлетворив основных этических требований. До сих пор ничего не слышал о распутстве между своими земляками и русскими женщинами. Во Франции все было по-другому. Но у шлюх нет отечества. Когда некоторое время назад кто-то из товарищей, общаясь с молодыми русскими девушками, пытался завлечь одну из них и, что называется, склонить к более тесному общению, они все тут же встали и удалились из избы. Удивительно, с каким пиететом эти люди относятся к своему дневному труду. В их жизни, по сути, мало что изменилось. Колхозы были сохранены и после нашего вторжения. Когда я спросил у Тани, почему они не думают как-то воспользоваться той свободой, которую мы им принесли, она ответила, что в принципе ничего не изменилось…

20 февраля

Пунцель передал мне сегодня свою лимонку. «Она мне без надобности, – сказал он. – Мне теперь больше по душе куриные яйца…»[1]

Филипп задумчиво посмотрел на гранату. Я объяснил ему, что эта яйцевидная металлическая капсула содержит взрывчатку. Своим наивным деревенским умом он пытался постичь суть смертоносного предмета. Когда я объяснил ему, что такое «яйцо» служит лишь для уничтожения людей, он заплакал. Как же, напротив, добры некоторые животные, добавил он, ибо они одаривают людей пищей…

Я отдал гранату Эрнсту, потому что Таня попросила меня убрать ее из дома. Она боится ее содержимого…

Вечером старик Филипп, до сих пор не отошедший от знакомства с гранатой, сказал, что ему хочется когда-нибудь заглянуть в лица тех людей, которые работают над подобными изобретениями…

Раздумья о том, что все орудия уничтожения были бы бесполезны, если бы люди не использовали их… Виноваты не одни только разработчики. Абсурдная мысль о том, что всех может постичь участь Иуды, которого совесть загнала на виселицу. Не у всех есть совесть. На земной рай рассчитывать бессмысленно…

21 февраля

Лишь прошлой ночью наконец смог ответить на письмо от Рейнгольда Шнайдера от 2 декабря и поблагодарить за его томик «Отче наш». Письмо получилось длинное, и я верю, что поэт вполне поймет меня…

Написал я и Гансу Кароссе, поскольку меня утешили его слова о таинстве света, который безграничен и неизмерим, а пути тьмы всегда конечны. В письме я рассказал о своем общении с Германом Грулем, потому что эта история потрясет и его в ту пору, когда человек едва ли еще осмелится надеяться и верить, что ненависть способна превратиться в любовь…

Разве на самом деле любовь не витает среди нас? Разве посреди всей этой ненависти нет ни капли справедливости? Тот, кто носит в себе любовь (как крест), кто еще может улыбаться, когда его губит ненависть, тот способен улыбнуться и в могиле. Силе бесчеловечности подвластны лишь земные победы.

Чтобы любить, нужно иметь мужество…

24 февраля

Буко распорядился, чтобы через несколько дней наших пациентов отправили на родину. Они все уже пошли на поправку. Их отвезут на санях до ближайшей железнодорожной станции, оттуда – в Смоленск, где их ждет небольшая передышка. Ну