него. Аделаида и Матье де Монморанси объявили о своем намерении пожениться. Ни для кого при дворе это не стало неожиданностью, однако Людовик все еще пытался осознать тот факт, что его мать выбрала себе в мужья не слишком знатного человека. Как будто все, что имело значение раньше, вдруг стало неважным – или, возможно, важным стало что-то совсем другое.

– Я намерен сделать Монморанси коннетаблем Франции, – сказал Людовик, взяв в руки подушку и разглядывая вышивку. – Думаю, так будет лучше.

Алиенора кивнула в знак согласия. Так честь будет удовлетворена, и Аделаида избежит позора в глазах своей семьи.

– Она, должно быть, очень к нему привязана, – заметила Алиенора.

Людовик фыркнул.

– Он будет у нее на побегушках, вот и все. В монастырь она бы ни за что не пошла, а Монморанси будет ее занимать.

Алиенора считала, что все это к лучшему. Пока Аделаида занята новым мужем, она не будет совать нос в придворные дела. Пусть эта пара держится как можно дальше сколько захочет.

Она встала рядом с мужем у окна.

– Ты больше не думал о делах в Бурже?

– О каких делах?

– Об архиепископе Альберике, – терпеливо напомнила Алиенора. – Он быстро слабеет, и, если вдруг умрет, придется избирать нового архиепископа.

Людовик нетерпеливо пожал плечами.

– Они изберут того, на кого я укажу. Это моя привилегия.

– Даже если так, не разумнее ли представить им твоего кандидата, пока Альберик еще жив? Я знаю, что ты давно положил глаз на Кадюрка.

Его ноздри раздулись.

– Всему свое время. Я же сказал, они изберут того, кого я выдвину.

Заметив, как он недоверчиво стиснул зубы, она мысленно вздохнула. Как ни странно, Людовик, предпочитавший в жизни жесткие правила и порядок, порой усложнял до невозможности самые простые вещи. Если же на него давить, он станет еще более упрямым и капризным. Власть короля абсолютна, и точка.

13

Париж, весна 1141 года

– Тулуза, – сказала Алиенора, обращаясь к Людовику. – Моя бабушка по отцовской линии, Филиппа, была наследницей Тулузы, но власть узурпировали те, у кого было меньше прав и больше сил. Будь жив мой отец, он бы боролся за то, чтобы вернуть эти земли нашей семье.

Глубокой ночью они с Людовиком сидели в постели, пили вино и разговаривали при свете лампы с ароматным маслом. Все благоприятствовало зачатию ребенка. День был не святой и не запретный; у Алиеноры не шла кровь. Все с нетерпением ждали вестей о новой беременности, но она знала, что ожидание лишь порождает в Людовике страх неудачи. Он говорил, что блуд – это грех и что либо он, либо Алиенора, должно быть, как-то прогневили Господа, отчего теперь не могут зачать ребенка. Она и теперь ощущала, как муж напряжен.

– Мой отец родился в Тулузе, – сказала она. – Но я там никогда не была.

– Почему мы говорим об этом сейчас?

Она отставила вино в сторону и наклонилась к нему.

– Потому что это дело, которое слишком долго откладывается. Я должна поехать в Аквитанию – ею тоже пренебрегают.

– Тебе не нравится в Париже?

Алиенора не стала говорить то, что первым пришло на ум: Париж – холодный город, куда ее сослали из теплых южных земель ее детства. С тех пор как Аделаида уехала из дворца, молодая королева расширила свои покои, переделав все по своему вкусу, и они ей вполне нравились. Париж с его многолюдными улицами и бурной интеллектуальной жизнью всегда вдохновлял ее, но это был не дом, и он не принадлежал ей.

– Франция – страна моего супружества, – изящно вывернулась она. – Аквитания – моя земля по рождению и праву, и мой долг – показаться там лично. – Она провела кончиком косы по его губам. – Подумай о том, чтобы отправиться во главе армии на завоевание Тулузы. Только представь, какую честь принесет тебе такое предприятие. Ты докажешь свою власть и исправишь ошибку.

Людовик ощутил прилив желания, представив себе, как он ведет войска: звенит упряжь, плавно движется под ним мощный конь. Он вообразил рядом с собой Алиенору и Ла Рейну, сидящую на его запястье. Он представлял себе поход под звездами, где летний ветер доносит ароматы лугов. Представлял, как добавит Тулузу к своим владениям и докажет всем, и не в последнюю очередь своей супруге, какой он великий король и воин.

Она осыпала его ключицу и шею короткими поцелуями, нежно касаясь кончиком языка.

– Скажи «да», Людовик, – прошептала она, дыша ему в ухо. – Скажи «да». Ради меня. Сделай это ради меня… сделай это ради Франции.

Он закрыл глаза и наслаждался эротическим зарядом ее слов и прикосновением ее губ. Он был до боли тверд. Со стоном он перевернул Алиенору на спину, раздвинул ее ноги и подался вперед.

– Хорошо, – выдохнул он. – Я сделаю это. Я покажу тебе, на что способна Франция! – Он действовал решительно, разгоряченный мыслью о том, что совершит великие и мужественные подвиги по приказу своей жены, хотя и подмял ее сейчас под себя.

Под лучами теплого южного солнца Алиенора чувствовала себя так, словно вернулась из изгнания. Кроме краткого визита в Ле-Пюи, она не видела Аквитанию четыре года, и это было похоже на то, как если бы она попала под долгожданный дождь после бесконечной засухи. Все, что было стиснуто у нее внутри, начало распускаться – она почувствовала себя обновленной. Снова стала смеяться и расцвела.

В Пуатье Алиенора прошлась в танце по покоям дворца, юбки ее платья раздувались и кружились.

– Дом! – Она крепко обняла Петрониллу. – Мы дома!

Будь все по ее нраву, она жила бы здесь вечно и ездила в Париж, только когда того требовал бы долг.

Ее аквитанские вассалы собрались вместе с Людовиком в поход на Тулузу, среди них был и Жоффруа де Ранкон, который привел людей из Тайбура, Вивана и Жансе. Сердце Алиеноры учащенно забилось, когда Жоффруа преклонил колени перед ней и Людовиком. Рядом с ним она по-прежнему вспыхивала невидимым пламенем; время и расстояние ничего не изменили.

Он был учтив с Людовиком и умело участвовал в организации армии для похода на Тулузу. Их беседа была сердечной и профессиональной – в разговоре даже проскальзывали дружеские нотки, к которым некоторые северные бароны прислушивались с подозрением и враждебностью.

Когда ему выпала возможность поговорить с Алиенорой наедине, он обратился к ней так же вежливо, но с ощутимым скрытым напряжением, будто стояли на пути бурной подземной реки, о которой знали только они.

– Король оказал мне честь, попросив стать его знаменосцем, – с