«Наверное, мне стоит расстаться и с Терезой. Ведь может пострадать и она».

— Знаете, Тереза, — начал я, лихорадочно придумывая причину для того чтобы оставить ее одну. И выпалил первое, что пришло в голову, — что-то мне совсем нехорошо.

— Не сказала бы, после того что недавно увидела. Так, вы хотите отменить наше свидание?! Не получится!

Мы успели присесть на скамье в небольшой беседке, сплошь увитой цветущим виноградом, который, да еще и сумрак, надежно скрывал от посторонних глаз.

— И что вы молчите? Надеюсь, не подбираете слова, чтобы меня прогнать?

— Нет. И все-таки на какое-то время нам придется расстаться. Мне обязательно нужно принять ванну. Иначе пройдет не так много времени, и меня прогоните вы. Если только не захотите иметь дело с воняющим потом жеребцом.

— Так или иначе вы вскоре им станете, и уж я об этом позабочусь! — засмеялась она. — Хорошо, на время расстанемся. Но предупреждаю вас, ждать я буду там, куда вы точно придете, если только не просидите здесь всю ночь напролет.

Тереза снова ушла незадолго до рассвета, и перед очередным визитом в Дом Истины мне удалось немного поспать. Действительно немного, потому что едва забывался, как меня будил один и тот же сон — яркая вспышка света. Злой, не выспавшийся, с покрасневшими глазами, я и побрел на встречу с настоятелем. Чтобы, едва выйдя из дома, столкнуться с Клаусом. Который, нисколько можно было не сомневаться, только в него возвращался.

— Даниэль, можешь поздравить — моя мечта сбылась! — вместо приветствия, радостно объявил он.

— Какая именно? Тебе удалось отыграться у того самого старика, который так лихо разнес тебя в пух и прах в доме полковника Брауса? Он что, тоже здесь? Почему не пригласил? Я бы с огромным удовольствием посмотрел на твой триумф.

Единственный известный мне случай, когда Клаус сыграл вничью, настолько он силен в шахматах.

— Даниэль! — Клаус покривился. — В тот вечер у меня ужасно болела голова. И вообще, причем здесь шахматы?

— Тогда даже не догадываюсь.

— Ты знаешь, у меня все-таки случилось… на сеновале. Помнишь наш разговор?

Еще бы нет.

— И кто она? Деревенская простушка, которая не смогла устоять перед чарами великого игрока? Откуда ей о шахматах известно вообще? Кстати, как смог избежать восторженных объятий ее родственников с дубинами?

Сам не понимаю почему из меня так и вырывались злые слова.

— Даниэль! И вовсе она не простушка. Светская дама, и род у нее далеко не из самых захудалых.

— И как же ты смог ее уговорить? На сене?

— Смог, — кивнул он с тем видом, как будто ему ежедневно приходится решать задачи воистину вселенского масштаба, а это для него настолько плевое дело, что даже говорить смысла нет. — И ты знаешь, все было так, как я себе и представлял. Звездное небо, душистый запах от трав, и мы вдвоем. Нет, все это стоило того, чтобы пережить!

Клянусь, глаза у него мечтательно закатились.

— И где ты его вообще нашел, на время арендовал сеновал?

— Ну, для этого нам пришлось выехать за город.

Я невольно усмехнулся, представив себе картину. Нет, не Клауса и его даму, когда они обнаженные барахтаются в сене, которое то и дело проваливается под ними. Наверняка за ним присматривали люди Курта Стаккера. Как бы Клаус не стремился покинуть город незаметно для всех, не желая скомпрометировать даму, у него ни за что бы не получилось. И еще скучающие лица его стражей, ждущих, когда их принципал соизволит вернуться назад.

— Слегка тебе даже завидую. Только не вздумай предлагать мне совершить на луга групповую поездку. Боюсь, мою даму ни за что на подобное не уговорить.

— Да ну тебя! — слова его прозвучали совсем по-детски. Таков он и есть, будущий наместник Клаундстона. — Кстати, куда ты в такую рань? И еще с сожалением вынужден констатировать, что выглядишь по-прежнему не очень.

— В Дом Истины.

Скрывать не было смысла. Хуже всего было то, что кажущийся мне партнер, которого так и не смогла увидеть Тереза, сумел нанести рану. Нет, не душевную, а самую что ни на есть телесную. Небольшую, едва заметную, больше похожую на царапину, но до встречи с ним у меня ее не было. Тем более расположена она на тыльной стороне левой кисти. В месте, которое постоянно перед глазами, и при всем желании не увидеть ее нельзя.

— Клаус, — остановил я сар Штраузена уже в спину. А когда тот повернулся, торжественно произнес. — Обещаю, как только прибудем в Клаундстон, и ты займешь место наместника, собственноручно забью твою спальню свежим сеном. Клевера много класть?

Истину в Домах Истины олицетворяет Солнце. Нет, не само по себе, но его схематичное изображение. Отчасти похожее на то, как рисует светило дети — правильный круг с расходящимися от него лучами. Правда, лучей всего пять. Толстые у основания, и сходящиеся затем в острые углы. И толкование куда уж более простое — ведь именно свет и находит истину, которая любит прятаться во тьме. Предрассудков, неверных представлений, попросту заблуждений, ложных истин и так далее.

На этот раз настоятель Дома принял меня в другом помещении, воистину огромном и с высоченными сводами. На одной из стен, единственной глухой, сразу над алтарем и находился знак солнца. В зале было светло, из-за гигантских, покрытых разноцветным витражным стеклом окон, но круг, его изображающий, а также лучи, казалось, светятся изнутри. Что, впрочем, совершенно не указывало на то, что подсветка магическая. Вполне возможно, особенности архитектуры, когда лучи настоящего солнца каким-то образом проникают на внутреннюю сторону изображения. Зал был полон выстроенными в полукруг каменными резными скамьями, и центр воображаемого круга сходился точно на алтаре. И еще здесь должно гулять эхо. Но нет, ни звук наших шагов, ни голоса не отдавались нигде.

— Впервые, господин сарр Клименсе? — поинтересовался настоятель, глядя на то, как я озираюсь.

— Да. И в Доме Истины, и в любом другом из Домов вообще. Так что сравнить не с чем.

— И не получилось бы, — сказал он. — Здесь не бывает непосвященных, и вы, сарр Клименсе, исключение, слишком все серьезно.

— Считаете?

— Практически убежден. Скажите, ведь с вами опять произошло нечто непонятное?

— Произошло. Причем куда более непонятное, и к тому же неприятное, чем в прошлый раз.

— Рассказывайте, сарр Клименсе, рассказывайте, — попросил он.

И я рассказал. Подробно, вплоть до мелочей, в доказательство продемонстрировав царапину на левой руке. Отметив про себя, что здесь рассказывать правду дается удивительно легко. Пусть даже правда и истина — далеко не всегда одно и тоже. А затем задал вопрос, который интересовал больше всего.

— Наверняка ведь с моим рассудком что-то не так?

— Все куда сложнее, сарр Клименсе, куда сложнее. Рассудок ваш такой же, как и прежде, но вы правы в своих предположениях — на вас не находит полоса безумия, ее напускают на вас извне.