британцев. М-р Бирнс высказал мнение, с которым в целом согласились все присутствующие, что наиболее желательным образом действий было бы как можно более быстро и интенсивно продолжать производство и исследования, чтобы обеспечить сохранение нашего преимущества, в то же время прилагая все усилия к улучшению наших политических отношений с Россией.

Когда вернулся Стимсон, Комптон пересказал ему суть того важного разговора, который военный министр пропустил – «необходимость сохранения нашего преимущества с одновременной работой над достижением адекватных политических соглашений». После этого Маршалл ушел по служебным делам, а остальные члены комитета отправились на обед.

В столовой Пентагона они расселись за соседними столами. Их комитет был гражданским; отдельные разговоры за обедом возвращались к одному и тому же вопросу, который лишь кратко упоминался на утреннем заседании и не обсуждался подробно: нет ли какого-нибудь средства пронести чашу сию мимо них? Обязательно ли сбрасывать «Малыша» на японцев так неожиданно? Нельзя ли предупредить упорного неприятеля заранее или устроить демонстрационный взрыв?[2622]

Стимсон, оказавшийся в центре одной из бесед (в центре другой был Бирнс), возможно, говорил о своем негодовании по поводу массового уничтожения гражданского населения и своего соучастия в нем. Оппенгеймер вспоминает, что он высказался в этом смысле где-то в течение дня, а неформальные разговоры велись только за обедом:

[Стимсон подчеркнул] ужасный недостаток совести и сочувствия, порожденный войной… беспечность, безразличие и молчание, которыми мы встречали массированные бомбардировки в Европе и, прежде всего, в Японии. Он был не в восторге от бомбежек Гамбурга, Дрездена, Токио… Полковник Стимсон считал, что мы деградировали до предела; что для исправления этого ущерба потребуется новая жизнь, новое дыхание[2623].

Единственным зарегистрированным ответом на покаяние Стимсона остается восхищение Оппенгеймера, но известны несколько ответов на вопрос о предупреждении японцев или демонстрации атомной бомбы. Оппенгеймер не мог придумать достаточно убедительной демонстрации:

Вы можете спросить себя, мог ли гигантский ядерный фейерверк, взорванный на огромной высоте и не причинивший большого вреда, повлиять на японское правительство, такое, каким оно тогда было, расколотое на партию мира и партию войны, – и ваш ответ будет ничем не хуже моего. Я не знаю[2624].

Поскольку будущий государственный секретарь обладал полномочиями брать и выполнять обязательства, важно знать ответ, который давал на этот вопрос Бирнс. В мемуарах, написанных в 1947 году, он вспоминает несколько таких ответов:

Мы опасались, что, если японцам сказать, что бомба будет применена в определенном месте, они могут свезти в этот район наших ребят, бывших у них в плену. Кроме того, эксперты предупредили нас, что статические испытания, которые должны были быть проведены в Нью-Мексико, даже в случае их успеха не давали полной гарантии, что бомба взорвется при сбросе с самолета. Если бы мы предупредили японцев о новом, чрезвычайно разрушительном оружии, надеясь запугать их, а потом бомба не взорвалась бы, то мы бы, конечно, только сыграли на руку японским милитаристам. После этого японцы, вероятно, не поверили бы никаким заявлениям, которыми мы пытались бы убедить их капитулировать[2625].

Позднее, в телевизионном интервью, он делал больший упор на политические соображения: «Президенту пришлось бы взять на себя ответственность за извещение всего мира о том, что у нас есть эта атомная бомба и какая она потрясающая… и если бы она не сработала, бог знает, как пошла бы после этого война»[2626].

Как вспоминает Эрнест Лоуренс, кто-то из собравшихся заключил, что «число убитых бомбой, в общем, должно быть не больше количества людей, уже погибших в налетах с зажигательными бомбами»[2627], принимая эти бойни за точку отсчета, каковой они и были до появления этого нового оружия с его чудовищным потенциалом.

Вернувшись в кабинет Стимсона, озабоченные участники совещания посвятили бо́льшую часть второй половины дня обсуждению воздействия бомбардировок на японцев и их боевой дух. Кто-то, чье имя не сохранилось, сомневался в разрушительной силе атомной бомбы, уверяя, что «ее эффект будет не намного отличаться от последствий налета воздушного корпуса нынешних масштабов». Оппенгеймер выступил в защиту пиротехнических свойств своего творения, упомянув электромагнитное и ядерное излучение, которое оно испускает:

Д-р Оппенгеймер заявил, что визуальный эффект атомной бомбардировки будет поразительным. Взрыв будет сопровождаться ярким свечением, которое поднимется на высоту от 3000 до 6000 метров. Воздействие нейтронов, порожденных взрывом, будет опасно для жизни в радиусе не менее километра.

Вероятно, именно на этом послеобеденном заседании Оппенгеймер рассказал о подготовленной в Лос-Аламосе оценке числа смертей, которые может вызвать взрыв бомбы над городом. Артур Комптон вспоминает цифру в 20 000 человек[2628], полученную, по его словам, в предположении, что после начала налета и до взрыва бомбы обитатели города попытаются укрыться в убежищах. Затем, как он вспоминает, Стимсон заговорил о Киото, «городе, который нельзя бомбить». Министр по-прежнему энергично настаивал, что «целью является уничтожение военных объектов… а не гражданского населения»[2629].

Противоречие, заключавшееся в этой оговорке Стимсона, сохранилось и в кратком изложении результатов послеобеденного заседания, которое он сформулировал прежде, чем ушел с совещания в половине четвертого:

После длительной дискуссии о разных типах целей и требуемых эффектах министр сформулировал выводы, с которыми согласились все участники: что мы не можем предупредить японцев; что мы не можем выбрать целью зону проживания гражданского населения; но что мы должны стремиться произвести глубокое психологическое впечатление на как можно большее число жителей. Министр согласился с предположением д-ра Конанта, что наиболее желательной целью был бы жизненно важный военный завод с большим количеством работников, тесно окруженный домами работников.

Такие же критерии выбора целей применялись в общем случае в Европе, но Кертис Лемей утверждал, что японцы работают по своим домам, целыми семьями:

Мы стремились уничтожать военные цели. Убивать гражданское население просто ради убийства было бессмысленно. Разумеется, в Японии это различие было весьма тонким, но оно все же было. Дело было в их системе рассредоточения производства. Стоило только посмотреть на одну из уже разбомбленных целей и увидеть там развалины множества маленьких домиков – и из развалин каждого дома торчал сверлильный станок. Все население участвовало в этом спектакле и работало по домам, производя самолеты или боеприпасы… мужчины, женщины, дети. Мы знали, что, когда мы поджигаем город, мы убиваем множество женщин и детей. Но это было необходимо[2630].

Итак, Стимсон ушел с заседания. Артур Комптон хотел поговорить о проблемах Металлургической лаборатории. Перед этим, последним в этот день, разговором