заказ. Крестьянин-холостяк с одной из ферм на севере попросил тогда изобразить на свитере рисунок, который он, насколько сумел, намалевал на бумажке. Мать Да-ники не смогла придумать, что еще он мог изобразить, кроме как мужской половой орган, напряженный и немного кривой, – ровно такой, как у ее мужа, когда он хотел от нее то, что нельзя называть. Она отказалась, посмеиваясь, без объяснений. Крестьянин в свою очередь расстроился, что у него не будет свитера с тем прекрасным кусочком гор, вид на который открывается, когда он в одиночестве сидит у себя на кухне.

Однажды мамино производство сыграло на руку сразу многим: в маленьком домишке на окраине города жил одинокий старый бондарь, который умел предсказывать погоду. Эта его способность развивалась тем лучше, чем сильнее разыгрывалась его подагра.

Поскольку бондарь всегда сидел на веранде и наблюдал за прохожими, многие останавливались и просили его предсказать погоду. В не меньшей степени это было важно окрестным крестьянам, которые очень интересовались темой, а потому и большим пальцем ноги бондаря, который отличался необычайной чувствительностью. Бондарь же таким образом получал возможность пообщаться.

И вот одним прохладным осенним утром старик сидел на веранде в шерстяном свитере с огромным солнцем на груди, и у одного дальновидного виноградаря родилась блестящая мысль. Жители собрали деньги, чтобы связать для бондаря по свитеру на каждую погоду. В скором времени стало не нужно останавливаться, чтобы узнать погоду, достаточно было просто взглянуть на свитер, который надел в тот день бондарь. Со временем особенно сильно выцвел свитер с солнцем, но все равно отлично доносил свое шерстяное послание каждому, кто проходил мимо и бросал взгляд на веранду.

Предсказатель ответственно относился к своей важной миссии, но становился все более одиноким, потому что никто теперь не останавливался с ним поболтать. Все же очень радовались такому практичному решению, и никому не приходило в голову, что старику жарко сидеть в шерстяной одежде в летний зной. Сказка закончилась летом, когда с веранды несколько дней подряд предсказывали солнце, а вместо этого на долину обрушились сильнейшие ливень и ураган.

Только после трех суток дождя и слякоти все поняли, что бондарь так и умер, сидя на веранде в солнечном свитере.

Производство необычных шерстяных свитеров после этого прекратилось, и мать Даники вздохнула с облегчением, что избавилась от обязанности. Она не считала себя повинной в смерти предсказателя погоды. Для такого в ее теле было слишком много холода.

О сердцах

У меня есть один свитер. Мирко отыскал его в каком-то городе на юге у пожилой длинношеей женщины, которая стояла под навесом и распродавала одежду своего покойного мужа.

Я отошел в сторону и ждал, пока Мирко с ней говорит, но она не могла не таращиться на меня, а я поэтому не мог не уставиться на нее. Тебе такое знакомо? Иногда не знаешь, – на тебя смотрят из-за того, что ты на кого-то смотришь, или наоборот. И тогда смотришь еще пристальнее в попытке понять.

Пожилая женщина выглядела странно, никогда такого не видел и не мог не смотреть. Морщины. Обычно морщины разбросаны по всему лицу, так ведь? Только не у нее. Лицо у нее было совершенно гладкое, словно кто-то стянул всю кожу назад, а потом тщательно смазал. Зато у нее было море морщин на шее. Целая река, хочется сказать, они напомнили мне те бревна, что мы летом спускали по течению к лесопильне. Там было неисчислимое количество бревен, в тесноте плывших вниз по шее. Они еле протискивались через жемчужное ожерелье.

Потом Мирко рассказал мне, что ее муж был врачом. Умер. Он тоже был крупным, раз на меня налез его свитер.

Мирко сказал, что, кажется, видел его однажды.

– Я уверен, что видел его как-то зимой на улице, как раз в этом городе и в этом свитере, – сказал Мирко, когда мы остались одни. – Судя по виду, он не придерживался здорового образа жизни.

– А я похож на человека, который ведет здоровый образ жизни? – спросил я тогда.

– В какой-то степени.

По свитеру было видно, что он очень старый. Но он так чудесно пах шерстью, табаком и еще немного прежним хозяином. Такой мягкий, что я был бы рад все время держать его в руках, но Мирко не разрешает. Он говорит, свитер может рассыпаться, если я буду слишком часто его трогать.

На нем изображено сердце. Большое красное сердце. Я никогда раньше не видел такого свитера, да и не часто встретишь человека в свитере с сердцем. Но я так хожу, когда становится совсем холодно и мне разрешают.

Кстати, а ты заметила, что цвет – это всегда не просто цвет? В нем спрятано много других цветов. В красном сердце свитера я вижу все цвета мира. Мирко говорит, он не видит.

«Красный – это красный», – говорит он и качает головой.

Я не понимаю, как я могу видеть что-то, чего не видит Мирко, наверное, это оттого, что я не научился смотреть правильно. Я же так и не научился читать. Наверное, это связано.

Черт! Я вспомнил, что мой свитер так и лежит у меня в постели на ферме. Только бы Мирко его забрал.

Ну вот, сердце опять так делает.

Оно меня бьет.

Это очень больно.

Я молчу, пока оно не перестанет.

Такие дела.

Я как-то спросил Мирко, все ли сердца бьются, и он сказал, что сердце бьется, пока оно живо.

– Это хорошо, что они бьются, – сказал он. – Для этого они и нужны.

Чтобы биться! Ты слышала такую глупость?

Сердцу, значит, можно внутри человека биться, а людям бить друг друга нельзя. А мне категорически нельзя. Мне кажется, это что-то удивительное. Я еще поэтому не мог удержаться и не спрашивать все время:

– Сердца такие злые?

– Злые?

– Ну да. Ведь злые люди бьют других людей. И самые злые бьют сильнее всего. Помнишь того маленького бледного мужичка, который выбил зубы великану, который бежал по улице в одном белье? Мы еще видели, как он выбирается через окно. Да тот мелкий был совершенно не в себе.

– У него для этого был повод.

– Но сердце бьет, и довольно сильно. Получается, оно все время на что-то сердится?

Я видел, что Мирко в тот день был не в настроении разговаривать. В таком настроении он старается идти впереди меня, а если я догоняю и бреду рядом, он снова обгоняет. Словно он не хочет меня видеть.

– Какой же ты глупенький, – сказал он,