Память услужливо подсовывала ему картины прекрасного былого. О, чудные дни, когда его не тревожило ничто, кроме соперничества с Марром за внимание Вивиан, когда шипение мяса на сковородке и треск пылающих поленьев звучали музыкой дальних странствий, а свист ветра, свет Полярной звезды, стрекот мерной рулетки и плеск весел в прозрачной воде наполняли сердце радостью. Когда ласковое слово или нежный взгляд служили залогом потаенных желаний. Когда душа замирала от счастья… Где же теперь душевное здоровье, ясность мыслей, веселая бодрость? Вместо них теперь…

– Черт, дьявол, проклятие! Я все равно спасу ее! – свирепо проорал он в темноту, прекрасно понимая, что есть вещи, с которыми ему не справиться. Может ли муравей движением своих антенн остановить смертоносный сапог человека?..

Утром, и потом, в течение этого и следующих дней, Тварь никак не проявляла себя. И у людей появилась надежда, что она потеряла к ним интерес. Может, отправилась в другие места или вовсе вернулась в свой ледяной космос. Позади остались мили и мили тяжкого водного пути, а примерно через неделю они должны были бы добраться до железной дороги. Огонь снова разгорался и грел, горячая пища и крепкий чай чудесным образом повышали настроение. Правда, в реке пропала рыба…

– Нет, это феноменально! – заявил на одном из полуденных привалов профессор. Он вновь, как и в былые времена рассуждал рационально и здраво. – Яндрон, вы обратили внимание на то, что мы уже довольно давно не сталкивались с местной фауной?

Геолог молча кивнул. Он отметил эту странность некоторое время назад, но обсуждать ее не решался.

– И в самом деле! – подхватил Марр, с удовольствием раскуривая трубку. – Ни ондатры, ни бобра. И, вот дела, ни белки, ни птицы!

– Более того, – добавил профессор, – пропали гнус и комары.

Яндрон вдруг с удивлением поймал себя на том, что даже порадовался бы появлению этих кровопийц.

После обеда у журналиста внезапно испортилось настроение: он помрачнел и начал костерить на чем свет стоит и проводников, и течение, и груз, и вообще все на свете. Профессор казался куда более веселым. Вивиан жаловалась на мучительную головную боль. Яндрон достал из аптечки последние таблетки аспирина и, передавая их девушке, нежно сжал ее ладонь:

– Мы выберемся. Правда! Ваша жизнь – самая большая ценность для меня. И я буду ее защищать.

Вивиан долго смотрела ему в лицо, а потом глаза ее наполнились слезами. И Яндрон ощутил ответное пожатие маленькой твердой руки. Наверное, никогда еще не были они так близки, как теперь, перед надвигающейся катастрофой.

На другой день, а может, и сутки спустя (они уже потеряли счет времени) путники добрались до заброшенного лагеря лесорубов. Нет, пожалуй, минуло больше двух дней, поскольку остались только табак, кофе, мясные кубики, галеты и воспоминания о беконе. Исчезновение дичи и рыбы сказалось на содержимом экспедиционных рюкзаков самым отвратительным образом. В общем, в тот несчетный день все четверо страдали от странной, опоясывающей мозг, пульсирующей головной боли. Профессор считал, что виной тому слишком яркое солнце, Вивиан видела причины в сильном ветре и блеске взбаламученной воды, а Марр проклинал жару. Яндрона эти жалобы озадачивали: погода стояла тихая, прохладная и пасмурная, а течение реки сильно ослабело.

Они выволокли каноэ на полусгнивший причал из еловых бревен и осмотрели брошенный лагерь. Вырубка, частично заросшая молодыми тополями, кленами и березками, производила мрачное впечатление. Бревенчатые домишки, типичные для этой части страны, покосились, рубероид на крышах явно знавал лучшие времена. Скорее всего, этот поселок забросили много лет назад. Даже пандус, по которому бревна скатывали в реку, почти полностью сгнил.

– Что-то я не понимаю, – воскликнул Марр. – Бревна же сплавляют вниз, по течению. То есть к заливу Гудзона. – И он указал направление. – Но там же никто не торгует ни елью, ни мягкой древесиной.

– Вы допускаете серьезную ошибку! – возразил профессор. – Всякому дураку ясно, что эта река течет совсем в другую сторону. И сброшенные в нее бревна попадали прямо в залив Святого Лаврентия!

– Почему же тогда, – спросила Вивиан, – мы не можем отложить весла и плыть к цивилизации по течению?

– Но ведь мы так и поступаем! – рассерженно заявил профессор. – Возмутительно, что я должен объяснять очевидные вещи!

Он отвернулся и зашагал прочь.

– А ведь он прав, – задумчиво проговорил журналист. – Я еще пару дней назад, когда солнце передвинулось, обратил на это внимание…

– Как это: «солнце передвинулось»? – заинтересовался Яндрон.

– А вы не заметили?

– Но солнце не появлялось, по крайней мере, уже два дня!

– Лучше болтаться на виселице, чем спорить с идиотом! – взревел Марр. И, не снисходя до объяснений, куда и как «передвинулось» солнце, двинулся прочь, что-то ворча под нос.

– И что же нам теперь делать? – произнесла Вивиан. Она казалась такой растерянной и уязвимой.

Яндрон со стесненным сердцем взглянул в ее печальные, испуганные глаза, ощутил овладевший ею такой женственный страх, и ответил, так, как думал:

– Мы действуем сообща, вы и я. Нам придется спасать их от них самих. Нам с вами.

Их руки встретились и на мгновение соединились. В этот миг, несмотря на полный штиль, вершина пихты на краю опушки вдруг шевельнулась и поникла, словно обожженная морозом. Но мужчина и женщина этого не заметили.

Усталые путники устроились на ночлег в домишке, который когда-то был то ли кабаком, то ли общественной спальней. Им приятно было вспомнить, что значит «крыша над головой», пусть даже и дырявая. Их радовали следы, оставленные прежними жильцами: несколько поломанных вешалок, пара лыж с объеденными местным зверьем креплениями, треснувшее зеркало, пожелтевший календарь за 1889 год. Яндрон попытался привлечь к нему внимание профессора, но тот лишь отмахнулся.

– Мне не нужны канадские статистические отчеты! – сообщив об этом, Торнбарн вернулся к прерванному занятию: он раз за разом пересчитывал стоявшие в помещении койки. Капли пота покрывали его высокий лоб, за которым скрывался мощный, но, кажется, несколько помутившийся, мозг. Марр неистово проклинал солнечные лучи, которые пробивались сквозь дыры в крыше – Яндрону так и не удалось заметить хотя бы один солнечный зайчик – и вызывали у журналиста головную боль.

– А место-то неплохое, – заметил спустя некоторое время Марр. – Можно развести огонь в камине и наслаждаться уютом. Правда, мне не нравится то окно, но…

– Окно? – Яндрон окинул взглядом комнату. – Где?

Но журналист только рассмеялся в ответ. Яндрон повернулся к Вивиан: девушка словно застыла посредине длинной, во всю стену, скамьи, глядя в пустой очаг.

– Здесь есть окно?

– Не спрашивайте, – прошептала она. – Я… Я не знаю.

Страх утратить собственную личность заставил Яндрона вглядеться в лицо девушки. Он содрогнулся и стал повторять про себя, тихо и настойчиво: «Меня зовут Уоллес Яндрон. Я геолог, мой адрес: Уэр-стрит, 37, Кембридж, штат Массачусетс. Я не сумасшедший. И не собираюсь терять рассудок. Я хочу защитить ее. Я понимаю, что и зачем делаю. Я в своем уме. Я совершенно нормален».