Кого я обманывала? Это мне не хватало шика. Просто придется смириться с этим.

К тому времени, когда я вышла из маминой ванной, мамы уже не было в ее комнате, поэтому я направилась в коридор, дверь общей ванной комнаты была открыта. Я быстро нырнула внутрь, почистила зубы и вышла, услышав голоса, доносящиеся из кухни.

Сделав успокаивающий вдох, расправила плечи и двинулась вперед.

Я вошла на кухню, стараясь выглядеть расслабленной и непринужденной, будто парни зависали у меня все время, и я не чувствовала себя идиоткой в футболке «Доджерс».

Эдди сидел за столом. К джинсам он надел обтягивающую красную футболку, и перед ним стояла кружка кофе. Когда я вошла, он посмотрел на меня, его глаза скользнули по мне, и я увидела, как у него на щеке появилась ямочка. Я не знала, что с этим делать, но решила считать это хорошим знаком.

Затем заговорила мама, и мое внимание переключилось на нее.

— Привет, куколка. Не волнуйся, мы с Эдди познакомились. Я готовлю ему яичницу. — Она одарила Эдди одной из своих великолепных улыбок, затем ее глаза снова обратились ко мне. — Хочешь кофе?

Мама стояла у кухонной стойки, ее инвалидное кресло — у стола. Она надела сиреневое платье-рубашку с вышитыми персиковыми цветами на v-образном вырезе. По сути, это было современное муу-муу (прим.: муу-муу (гав. muʻumuʻu) — одежда гавайского происхождения свободного покроя, свисающая с плеч. Как и гавайские рубашки, муу-муу, идущие на экспорт, часто ярко окрашены и имеют цветочный орнамент традиционных полинезийских мотивов. Муу-муу местных жителей имеют более сдержанные тона). Его было легко надеть, потому что, если встать, гравитация сделает большую часть работы, и оно было эластичным, так что мама могла просунуть в рукав поврежденную руку. Платье было простым и неэлегантным, но цвет смотрелся на ней потрясающе.

— Спасибо, мама. Через секунду.

Мои мозговые клеточки пришли в движение, и меня начало охватывать беспокойство.

Повернувшись к Эдди, я сказала:

— Могу я поговорить с тобой минутку?

Я не стала дожидаться его ответа, просто развернулась и вышла в гостиную. Я слышала, как он последовал за мной.

Для разговора нам нужно было где-нибудь уединиться, и я огляделась. Гостиная не годилась, мама услышала бы (и она наверняка стала бы подслушивать). Столовая была частью гостиной, а в мамину спальню Эдди я отвести не могла.

Глубоко вздохнув, я повела его в свою комнату.

Она была скучной. Моя старая квартира являлась частью большого викторианского особняка, который десятилетия назад разделили на квартиры. Комнаты со странной планировкой, деревянные полы, и я максимально использовала пространство, украшая его забавными маленькими безделушками, рождественскими гирляндами, покрытыми цветами, и тому подобными вещичками. У меня не хватило времени сделать наше новое жилье веселым, не только свою комнату, но и всю квартиру, все мои старые вещи по-прежнему лежали в коробках, рассованным по углам. Здесь было скучно и угнетающе, и, глядя на комнату глазами Эдди, мне стало неловко.

Он прошел за мной в комнату и даже не осмотрелся. Он наблюдал за мной.

— Не мог бы ты закрыть дверь, пожалуйста?

Он сделал, как я просила, и когда повернулся ко мне, я начала:

— Слушай, Эдди, мама не знает, что папа в городе, и я не хочу, чтобы она знала. Они не ладят, и это расстроит ее. На самом деле, я не хочу, чтобы она узнала хоть что-то из того, что происходит. Восемь месяцев назад у нее случился инсульт, и я не хочу, чтобы она беспокоилась. Узнай она обо всем, стала бы ужасно волноваться, давление подскочило бы до небес, и я даже не хочу думать… — Я сделала паузу, не желая расстраиваться, вздохнула и закончила: — Так что ты ничего не должен ей говорить.

Я ждала его возражений, что он скажет мне, что я неправа или несправедлива, или что должна предупредить ее, или как-то не согласится со мной, но вместо этого он сказал:

— Ладно.

Я моргнула, глядя на него.

— Ладно? — переспросила я.

— Да, ладно, — повторил он.

Я уставилась на него.

Он выглядел гораздо более бодрым, его волосы все еще были взъерошены, но ему шло (чрезвычайно), и он внимательно наблюдал за мной.

— И это все? — уточнила я.

— Нет, — ответил он.

Так я и знала. Что же, поехали.

— Хорошо, что еще?

Он шагнул ко мне, притянул в свои объятия и поцеловал. Это был серьезный поцелуй, с языком, на этот раз никакого легкого прикосновения к губам и никакой необходимости в повторении.

Это было восхитительно.

Когда поцелуй закончился, и Эдди начал поднимать голову, я запустила пальцы в его волосы, одновременно приподнялась на цыпочки, и мои губы последовали за его губами. И плевать, казалось ли это нуждающимся или жадным, все, что я знала, это то, что я хотела большего.

Он издал звук, очень похожий на стон, снова ответил на поцелуй, и, не отрываясь от моих губ, стал теснить меня назад. Он развернулся, мы упали на кровать: он на спину, а я на него сверху. Мы подпрыгнули на матрасе, наши губы разомкнулись, и я уже собиралась что-нибудь сказать, пытаясь пробиться сквозь Дурман Эдди, когда он перевернул меня на спину и навалился сверху.

Он не дурачился, не играл, все было серьезно. Мы целовались и щупали друг друга: сплошные губы, языки и руки. Невероятно фантастично. Все это куда-то вело, и я хотела туда попасть. Очень хотела.

Внезапно он оторвался от моих губ и прижал мое лицо к своей шее.

— Эдди? — прошептала я, прижимаясь к его коже, смущенная быстрой переменой, и мне это не понравилось (совсем).

— Твоя мама. Моя яичница, — вот и все, что он сказал.

Проклятие! Я совершенно и бесповоротно забыла об этом.

Более того, если бы я продолжила в том же духе, то снова опоздала бы к Инди.

Худшая дочь в мире и худший работник во вселенной. Если не разберусь со всем этим в ближайшее время, то останусь без обеих работ, и мы с мамой будем жить на улице, поедая пальцами кошачий корм из банок.

Я дернулась, спрыгивая с кровати, но Эдди схватил меня за футболку и дернул назад.

— Притормози, Chiquita, — остановил он, пол из-под моих ног ушел, и я приземлилась ему на колени.

Я посмотрела на него и полуистерично пробормотала:

— Мне нужно идти. Принять душ. Собираться на работу, а после работы я должна найти папу и разобраться с этим бардаком.

Я отталкивала его, чтобы встать, и мы устроили подобие поединка шлепками (ну, я