Федоров взглянул: Валентин сидел молча, откинувшись на подголовник и полуприкрыв глаза, и, казалось, не собирался трогаться с места. Выглядел он еще более бледным, чем обычно, но при слове «трус» дернулся, оскалил зубы и полез из «доджа» наружу.

Александра попятилась, пропуская брата, отвернулась и решительно направилась к дому, звучно впечатывая каблуки в бетон. Сумку, в которой покоилась предназначенная юбиляру хрустальная фляжка в кожаном футляре от «Далвэй», она сунула под мышку и крепко прижимала к себе локтем. На презент юбиляру ушел весь ее приработок за последние полмесяца — полсотни капельниц на дому.

Сергей взял Марту за руку.

Они все еще плелись гуськом по солнцепеку — Валентин замыкал шествие, когда в проеме дверей, в тени под навесом застекленной галереи, нарисовалась внушительная фигура Савелия Смагина.

Отставной полковник был в голубой тенниске и ослепительно-белых брюках для гольфа. Тугие щеки заливал темный румянец, а массивная голова с зализом, прикрывающим смуглую плешь, казалась посаженной прямо на крепкие, по-военному развернутые плечи. Брюшко слегка намечалось, а в остальном Смагин выглядел моложе своих шестидесяти. Ни тени улыбки на слишком крупном даже для его комплекции лице, и ни шагу навстречу вновь прибывшим.

— Савушка! — вскричала Александра, шумно устремляясь к нему. — Дорогой мой! Поздравляю!

Савелий хмуро наблюдал за родственниками — как за толпой немытых кочевников под крепостной стеной. Сестра вспорхнула на крыльцо, влепила поцелуй, промахнулась и стала рыться в сумке.

Смагин слегка отвел голову и прищурился, глядя через ее плечо.

— Это от нас. Вот…

Полковник коротким жестом отвел пакет в шелковой бумаге:

— Потом, потом… И вообще — ну зачем это, Саша?

— Как зачем? Дата же нешуточная!

— Чепуха, — угрюмо обронил Савелий, продолжая фиксировать взглядом нечто позади сестры. На Сергея и Марту он и бровью не повел.

Александра обернулась ровно в ту секунду, чтобы успеть заметить странное выражение, скользнувшее по лицу Валентина. Однако времени гадать, что же оно на самом деле означает, у нее не было.

— Ну, здравствуй, братец!.. — наконец произнес Смагин-старший.

Голос прозвучал так, будто челюсти полковника пришлось разжимать штык-ножом.

2

Площадку под навесом, где предполагалось застолье, Наташа прибрала еще утром, прямо с подъема — об этом просил накануне сам хозяин дома.

День начинался прозрачный, погожий, отчаянно голосили и возились в ветвях птицы, но уже к полудню снова навалилась жара. Столы и удобные полукресла на двадцать персон были расставлены как положено, оставалось расстелить скатерти, которые тугой хрустящей стопкой лежали сейчас на сервировочном столике.

Этим она и занялась, когда послышался звук открываемых ворот, негромкое ворчание двигателя хозяйского джипа, а затем и голоса.

Что-то рановато для гостей, — подумала Наташа, — ведь сказано было: начнут прибывать после двух. Она разгладила складку, чуть потянула на себя снежно-белое полотнище, оглянулась — и застыла.

По гравийной дорожке, ведущей через лужайку от гаража к дому, в полном составе шествовало то самое тесно живущее чужое семейство, о котором она и думать себе запретила. Последним вышагивал Валентин, зыркая по сторонам, как карманник в трамвае.

Наташа подавила нервный зевок, но не отвернулась, не убежала, и даже не стала прятаться за опорой навеса. Чувство собственного достоинства взяло вверх: с какой стати, если все равно целый день придется провести рядом с ними!

В этот момент Валентин заметил ее и сбился с шага. Прищурился, пожевал губами и как ни в чем не бывало двинулся дальше.

Ну и дела! Так вот чем обернулось предложение Анюты поработать вместо нее в Шаурах…

Переговоры в агентстве «Фрекен Бок» прошли как по маслу. Летом людей катастрофически не хватало, и было решено, что она приступит со следующей недели. А наутро, первым же автобусом, она отправилась в Шауры и довольно быстро отыскала дом полковника Смагина.

При ней были паспорт, который ей вернули при освобождении из колонии, пачка сигарет, мобильный, немного денег, старенький светлый комбинезон, выданный Анютой, резиновые перчатки в упаковке и адрес родичей приятельницы в Старых Шаурах.

Адрес не пригодился — хозяева наняли ее на три дня и предложили ночевать здесь же. Спросили только имя и назвали сумму оплаты. Цифра показалась ей астрономической, к тому же тут было красиво и как-то по-особому спокойно.

Наташа взялась за дело с ожесточением и начала с небольшого флигеля, примыкавшего к хозяйственным постройкам. Внутри он выглядел так, будто строители только что ушли, бросив все как придется. Заляпанное штукатуркой и цементным раствором единственное окно выходило на гараж и собачий вольер, прихватывая кусок газона, но толком разглядеть что-либо через него было невозможно.

Хозяин, представившийся Савелием Максимовичем, велел Наташе полностью освободить помещение, перенести и рассортировать по полкам в соседней пристройке все, что было свалено во флигеле, вымыть окно и пол, высушить и проветрить. «Родион поставит тут стол, пару стульев и электрокамин. Кушетка имеется, приведете в порядок. Постельное белье вам выдадут».

Звучало вполне по-армейски. Правда, она так и не поняла, кто такой Родион. Охранник, может быть, водитель? Но было не до того — она провозилась до самого обеда, но флигелек вылизала до блеска, а закончив, отправилась в большой дом за дальнейшими распоряжениями.

Хозяйка, Инна Семеновна, жарила котлеты. Мойка была завалена посудой — мисками, ножами, деталями разобранного кухонного комбайна. Посудомоечная машина бастовала — и Наташа молча принялась мыть все подряд, расстелив на мраморной столешнице чистое полотенце и складывая на него вымытое.

— Спасибо, дорогая! — воскликнула хозяйка, отставляя сковороду и выключая плиту. — Вы меня просто спасли… Вам нужно поесть, пожалуйста, не стесняйтесь. Берите все, что найдете в холодильнике, и обязательно — котлетку. Потом наведите тут порядок и приходите ко мне в зимний сад. Я, пока наши не вернулись, займусь кактусами. Моющие средства в шкафу, губки и салфетки там же, но плитку промойте без порошков, просто теплой водой… Окна, кажется, еще ничего… И обязательно перекусите, — повторила она, сняла фартук, бросила его на высокий табурет у блестящей хромом барной стойки и исчезла.

Тут Наташа проколготилась еще часа два. Потом пожевала, покурила в открытое окно и позвонила Анюте — доложить, что все вроде нормально, когда вернется — точно не знает, ночует у хозяев.

Кухня была необъятных размеров, сверкала металлом и не сказать, чтобы остро нуждалась в уборке. Хозяйка поддерживала чистоту. Поэтому Наташа успела привести в порядок и примыкавшую к ней комнату, с виду больше похожую на маленькую гостиную, чем на столовую.

В