выпадения волос или еще какую пакость. Но нет, с юными чародеями это работает совсем не так. Они вспыльчивы и готовы кататься по полу, лягаясь и кусаясь, словно маленькие зловредные капустные пиявки, что в изобилии водятся в наших озерах и прудах.

Вмешиваться в жизнь студентов я не собираюсь, они имеют право на приватность, но немного побеседовать с тем, кто может знать, что происходит, не помешает. Тем более что, как ни стыдно это признавать, а у меня тоже есть свои любимчики, за которых я переживаю. Разумеется, это дурной тон и любой учебник скажет, что привязываться к студентам непозволительно, преподаватель должен соблюдать нейтралитет. Будь мы школьными учителями, необходимость в нейтралитете была бы еще острее, но, к  счастью, это всего лишь академия, а не школа. В любом случае, выделять кого-то из общей толпы безголовых и бесшабашных студентов крайне не рекомендуется. И да, я именно это сделала.

Сердце мое не устояло перед Альфриком Мезенгардом. Когда на первом курсе я увидела сияющие глаза этого ребенка, заметила, как он вертится во время праздничного пира, то игриво пихая кулаком соседей, то забавляясь с собственным изобретением — летающей вокруг Альфрика и периодически путающейся в его волосах маленькой деревянной птичкой, я поняла, что хлопот у меня с ним будет много. Уже на первой неделе Альфрик ухитрился провалиться в заброшенный колодец на территории академии, выкрасть из хранилища философский камень, создать количество золота, сопоставимое с его собственным весом и скормить его аликанто*, перекормив бедную птицу до невозможности. Камень он, кстати, потом вернул на место. Пожалуй, это мне в нем и понравилось больше всего. Альфрика Мезенгарда не интересовало золото или драгоценности, он стащил философский камень не ради наживы, а из желания помочь. Ему искренне казалось, что аликанто плохо питается и, узнав, что эта птица предпочитает всякой другой пище золото и серебро, создал для нее золото. К сожалению, он не знал, что созданное при помощи философского камня золото держится не более недели, так что у аликанто потом некоторое время были проблемы с пищеварением и профессор Мирксен был крайне недоволен, но… Любопытство, доброта и полное отсутствие концентрации Альфрика уже покорили меня. Прибавить к этому тот факт, что юноша определенно талантлив и имеет живой ум и выйдет, что меня понять не так уж сложно.

С тех пор за успехами и поражениями дона Мезенгарда я слежу чуть пристальнее, чем за другими студентами. Разумеется, я никак не выказываю своей заинтересованности и стараюсь обращаться с ним так же, как с остальными, но что-то в этом ребенке есть такое, что забавляет меня и вызывает любопытство. Мне интересно, кем он станет, когда вырастет, во что трансформируются те черты, которые я в нем вижу сейчас.

В академии проверка, а троица второкурсников устраивает побоище в коридоре. Нет, это никуда не годится. Если эти веселые товарищи попадутся ректору под горячую руку, он вполне может и отчислить их, лишь бы не подводить всю академию под удар. Благо большинства больше, чем благо меньшинства. Простая арифметика. Мне необходимо убедиться, что подобные выходки не повторятся, потому что если эти студенты выкинут что-нибудь еще, дело может обернуться плохо и для них самих, и для Форише Глас.

Итак, нужно разобраться в причинах конфликта между Гаредосом, Мезенгардом и Кензари, а раз уж сами драчуны не торопятся вводить преподавателей в курс дела, придется действовать окольными путями. О Гаредосе знает все донна Первис. Он с первого курса пытается добиться ее внимания и, кажется, начинает делать успехи на этом поприще. Эта девушка наверняка знает, что произошло. Пожалуй, пришло время побеседовать с ней.

У каждого преподавателя есть приемные часы. Это не добро, и не зло, а суровая реальность. Приемные часы нужны, чтобы студенты могли задать вопросы, уточнить какие-то непонятные вещи, договориться о дополнительных занятиях или попросить о пересдаче. На самом же деле это время, когда я могу тихонько сидеть в пустом кабинете и самозабвенно… проверять студенческие работы, потому что хотя учебный год только начался, у меня столько непроверенных письменных работ, что временами кажется, будто я утону в них и тело мое найдут только через неделю, закопанное в доклады и контрольные.

Сегодня приемное время я проводила не в одиночестве. Первокурсник дон Хаксли стоял у меня над душой уже пятнадцать минут и гнусаво ныл, настаивая на перепроверке своей работы.

— Профессор Маккой, ну почему же такая плохая оценка? — настойчиво подпихивал мне студент проверенную работу. — Я все делал по инструкции, не понимаю, почему два.

— Потому что это не ваша работа, Хаксли, — невозмутимо ответила я и росчерком пера вывела изящную пятерку на работе донны Фелос. Удивительно хорошая работа с источниками. Доклад о создании заклинания обездвиживания масштабных стихийных бедствий получился на славу. Если эта девушка не утратит серьезного отношения к учебе и изобретательности, то через несколько лет она вполне может занять неплохую должность в министерстве погодных явлений. Возможно даже в секторе ураганов и цунами. Может, еще плюсик дописать? Впрочем, нет, на пятерку с плюсом ее работа все же не тянет. Не хватает ссылок на работы Виолетты Бредингорд — до недавнего времени малоизвестной ученой, внесшей колоссальный вклад в изобретение погодных заклинаний.

— Как не моя? Моя? Клянусь богами, моя! — дон Хаксли мусолил и без того измятое и пожеванное сочинение, уставившись куда-то в пол. — Ну, честное слово, моя. Всю ночь писал. Профессор Маккой, ну не ставьте два. Пожалуйста.

Я сняла очки и устало потерла переносицу. Давно пора записаться к врачу и исправить зрение. Сейчас уйма заклинаний есть для таких дел, а я все тяну. Наверное, потому что знаю, на это уйдет минимум неделя, а таким количеством времени я пожертвовать просто не готова. Даже сегодня мне надо еще досидеть приемные часы, проверить три стопки письменных работ, доработать лекцию на завтра, добавив более свежие данные, и поговорить с донной Первис о сегодняшней драке в коридоре. Радует, что хотя бы проректор Каллахан отныне в курсе удручающего положения академии. Уж эта женщина точно не даст нашему кораблю сгинуть в безвестных морях.

— Дон Хаксли, — утомленно взглянула я на студента, — если хотите пересдать работу, то я могу вам предоставить такую возможность. Если же вы желаете оспорить свою оценку, то я жду более серьезной аргументации, чем «ну, честное слово, я сам писал».

— Ну, профессор, — вновь