Шрифт:
Закладка:
Наемник замер, склонив голову. Твою ж мать, как Лис влип. Искать этих двоих в лесу – все равно, что иголку в стоге сена. Да и зачем? Сдохнут эти двое, и Лис избавится от улик навечно. Холод и голод сморят беглецов за несколько часов. В горах может быть и –50 по Цельсию. Ни одного животного или птицы. Снег заметет тела, а потом, после разложения, не останется и следа. Вместо Мертвого казнят другого, и в отчетности будет то количество казненных, которое нужно верхушке. Лису еще повезло – он легко отделался, если только заместитель будет молчать. А он будет. Жадная тварь давно метит на место Мертвого.
Максим и Дарина
С того момента как Максим, бледный, истощенный с каким-то странным и сухим блеском в глазах, ворвался в мою камеру и до момента, когда мы оказались в самой чаще проклятого леса, прошло несколько долгих часов. Уже тогда, увидев его взгляд, я поняла, что случилось непоправимое, и мы импровизируем. Он нервничал, и я чувствовала, как внутренняя дрожь Максима передается мне. Потом уже я поняла, что он получил приказ казнить меня. Потом, когда мне на руки и на ноги надели кандалы, завязали глаза и зачитали приговор. Он сам зачитал. Его голос ни разу не дрогнул, и только я и Дьявол – свидетели, чего ему это стоило. А потом мы оказались в лесу, в глазах моего мужа надежда, триумф…недолгие, такие скоротечные, как и короткие поцелуи, слова любви, объятия, жадные взгляды. Его надежда умирала медленно. Я даже чувствовала ее агонию. Такую мучительную, что от взгляда на него у меня сжималось сердце. Мы шли и шли по снегу, и чем дольше шли, тем больше я понимала, что выхода нет. По взглядам, по растерянному выражению лица, по муке в его глазах. Но он старался не показывать мне, а я спотыкалась и шла следом. У него почти не было с собой еды. Только два сухих куска хлеба, и я поверила ему, съела и его порцию, он сказал, что мы скоро выберемся. У меня не было ни одной причины считать иначе. Это же мой Максим. Он найдет выход даже из Ада. Долгие, изнуряющие часы я думала именно так…у меня еще тоже была надежда.
***
Дарина в очередной раз споткнулась, и я подхватил её за руки. Она подняла ко мне побледневшее лицо, и я не смог удержать глухой стон, заметив отчаяние в её глазах, дрожащие пальцы лихорадочно сжимали рукава моего пальто. Её уже лихорадило от холода, голодную и истощённую. Посмотрел в любимые глаза, и по телу прошла судорога болезненного понимания – это конец. Рывком притянул её к себе и поцеловал влажные от снега волосы.
– Всё, малыш. Мы пришли.
***
Я стерла подошву сапог, у меня уже не было сил идти дальше. Холод пробирал до костей. От голода сводило скулы и драло в горле, но я шла за ним, часами, долгими, нескончаемыми минутами. Шла, спотыкаясь, цепляясь за его холодные пальцы. Шла, хоть уже и понимала, что надежды выйти из этого проклятого места почти не осталось, но я могла бы идти или ползти за ним до последнего вздоха. А потом Максим остановился, обвел взглядом местность, и я увидела, как сильно он сжал челюсти, до скрежета. Рывком привлек меня к себе, но даже его объятия не согревали, только давали защиту. Он поцеловал мои волосы. Я слышала, как гулко бьется его сердце.
Подняла к нему лицо, но, видя дикое отчаяние в его глазах, – всё поняла. Это конец.
***
Закрыл глаза, сдерживая непрошеные слёзы, посмотрел вокруг, выигрывая хоть какое-то время для того, чтобы разбить вдребезги эту робкую веру в лучший исход. Какие-то ничтожные секунды до того, как мы окажемся посреди осколков разрушенной мечты о свободе.
Это был тупик. Всё это время мы ходили по кругу. По грёбаному кругу, отнявшему наши силы, истощившему до предела.
Вот и всё! Хотелось кричать от бессилия, истерически смеясь при этом. Всё-таки Лис, мать его, добился своего. Я был уверен, что знаю западную дорогу. Но ни хрена! Те карты, что я изучал и знал наизусть каждую отметку в них, были ненастоящими.
Долбаный ублюдок провёл меня! Не удивлюсь, если окажется, что погоня уже завернула обратно. Зачем она? Я сам… САМ стал нашим с Дариной палачом. И кто сказал, что это будет милосердная казнь?
Кто знает, что лучше – когда ты умрешь от выстрела в упор, испытывая дикий ужас, или подыхать долгие-долгие часы, замерзая голодными в снегу?
Дарина коснулась руки, обращая внимание на себя, и я отчаянно прижался к её губам. Сейчас я не мог произнести этих слов вслух.
***
Я смотрела Максиму в глаза и увидела в них влажный блеск, почувствовала, как сильно он сжал меня обеими руками, и все поняла. Он не отводил взгляда, и я смотрела в пронзительную синеву. Сама сцепила пальцы с его пальцами. Чувствуя, как на него давит груз вины. Он в отчаянии… потому что мы в тупике. Казнь состоялась, и она будет медленной и мучительной – умирать от голода и холода посреди снега, пронизывающего ветра и засохших деревьев. Я прижалась щекой к его груди и, все еще сжимая пальцы мужа, закрыла глаза.
Это был тот адский путь, который мы прошли друг к другу. Если мы вместе – значит, это финал. И кто сказал, что не этого я хотела – умереть в его объятиях. Не важно когда, важно, что рядом с ним.
От голода во рту выделялась слюна, и мне казалось, что скоро я потеряю сознание. Не задавала вопросов, чтобы не заставлять его давать ответы. Зачем вопросы? Если всё можно прочесть в любимых глазах.
– Значит, пришли… – тихо сказала я и провела дрожащими пальцами по его ледяным щекам.
***
Дарина провела по моему лицу холодными пальцами, и прикосновение отозвалось в душе мучительной болью. Сердце защемило от нежности, когда она подняла на меня понимающий взгляд.
Моя сильная девочка! В глазах ни капли страха. Только обречённость и… спокойствие?
Ноги подкосились, и я буквально рухнул на снег, усаживаясь и прислоняясь к стволу ели спиной. Притянул её к себе на колени.
Она дрожала так сильно, что эта дрожь отдавалась и моему телу. Достал
