Шрифт:
Закладка:
Мать командовала в доме. Яшка хорошо знал это и не стал спорить. Переждав, пока она угомонилась, он отпросился сходить к Трофиму сказать, что Пантушка вернется завтра.
— Ступай, — миролюбиво разрешила мать.
Услышав о том, что Пантушка остался ночевать в лесу один, Фекла вскрикнула, заикаясь:
— Он утонул!.. Ой, нет его в живых!
Хватаясь то за голову, то за грудь, она плакала и что-то бормотала неразборчиво.
Яшка залепетал:
— Право, он завтра придет. Ничего с ним не случилось.
— Погоди! — остановил его Трофим. — Как ты мог оставить товарища одного в лесу, ночью? А вдруг он заболеет, сломает ногу?..
— Ничего с ним не случилось, — твердил Яшка, чувствуя себя виноватым. Марька и та, казалось, смотрела на него обвиняюще.
— Дядя Трофим! Тетка Фекла! — в горле у Яшки перехватило, лицо покраснело. — Жив Пантушка!
— А зачем он остался один-то? — спокойно и настойчиво допытывался Трофим. — Ты не выкручивайся, а правду говори. Я ведь по глазам твоим все вижу.
Забыв про сердитое предупреждение матери, Яшка рассказал о том, как они с Пантушкой решили найти похищенные попом церковные ценности и отдать их на пользу людям, как бродили по подземелью, слышали чьи-то голоса под землей, как увидели Авдотью и незнакомого человека.
Фекла перестала плакать и слушала, раскрыв от удивления рот. Марька замерла неподвижно, хотя и не понимала ничего из того, что слышала.
Трофим ухватился за Яшку.
— Какой из себя человек? — расспрашивал он. — Какого роста? Скуластый, говоришь?.. Нос какой, глаза?..
Яшка успел запомнить, что лицо у незнакомца было скуластое, нос длинный, какой-то дряблый.
— Так это же Гаврила! — воскликнул Трофим. — Право Гаврила! Выходит, что он дезертир. Недаром говорили...
— Беглый! — ахнув, произнесла Фекла и присела на лавку. — Да он изувечит Пантелея-то! — И она опять заплакала.
— Перестань, Фекла! — строго сказал Трофим. — Ничего он Пантушке не сделает. Я другого боюсь, — не утонул бы мальчишка, как вздумает один купаться. А насчет Гаврилы не думай. Он мухи не обидит.
— Да ведь это раньше было... А в лесу-то, поди, одичал. — Фекла утирала фартуком слезы.
— Да-а, — задумчиво произнес Трофим. — Облаву бы на него устроить, да людям не до этого — сев.
— И чего тебе надо? — Фекла с беспокойством поглядела на мужа. — Сосед ведь, односельчанин.
— Хотя бы брат родной, — ответил Трофим. — Люди защищали Советскую власть, а он, как сурок, прятался, шкуру свою спасал. Судить за это надо!
— Пусть другие судят, а не ты!
— Почему не я? Почему?
— Мы люди бедные, а они зажиточные. К ним на поклон не пришлось бы идти.
— Э-эх ты, Фекла, Фекла!.. — Трофим махнул рукой, встал с лавки, прошелся по избе. — Потому он и не хотел воевать, что зажиточный. Советская власть ему не по душе: не даст в кулаки выйти... Ну, ладно, — обратился он к Яшке. — Ступай домой.
Спустя немного времени, Трофим рассказал обо всем председателю сельского Совета. Тот обещал сообщить в волость.
Хотя Трофим и успокаивал Феклу насчет Пантушки, сам он был встревожен.
— Надо искать Пантушку, — сказал он председателю сельсовета. — Не случилось ли чего...
— Погоди беспокоиться, — остановил Митрий. — Вспомни, как мы подростками были. Бывало, на три-четыре дня в лес уходили.
— Время другое было, спокойное.
— По-моему, Яшка правду говорит. Увидели они в каменоломне Гаврилу, и Пантушка остался следить. Придет Стародубцев, и обсудим, как лучше нагрянуть. Правда, время-то неподходящее, мужики севом заняты. Ты погоди до утра, не расстраивайся!
Трофим согласился с Митрием, но тревожного чувства своего заглушить не мог. Случалось, мальчишки пропадали на рыбалке по нескольку дней, и это не беспокоило родителей. Но сейчас Яшка вернулся, а Пантушка остался в лесу один!
На другой день Яшка стал проситься у матери на рыбалку, но она не пустила и заставила помогать ей по дому. Настроение у Яшки было отвратительное. Он мысленно переносился в лес, к Пантушке, который с нетерпением ждет его. А тут руби в корыте траву поросятам, поливай капустную рассаду в парнике, помогай нянчиться с маленьким братом. Очень-то интересно! И какую прорву работы придумала мать!
Когда Яшка катал в самодельной тележке плачущего брата, мимо проходила Аксютка, дочь Авдотьи. Она показала Яшке язык.
— Пестун, пестун!..
Пестовать детей считалось в деревне женским делом, и прозвище «пестун» было обидным для мальчика. Поэтому Яшка рассердился, запустил в Аксютку комком земли, крикнул:
— А твой отец беглый... дезертир... его все равно поймают и в острог запрут.
Аксютка вдруг стала не по-детски серьезной, побежала домой во всю прыть, точно спасаясь от погони, рассказала матери, что кричал ей Яшка. Ничего не ответила Авдотья, только плотно сомкнула тонкие губы, да глаза у нее сузились и потемнели.
Утром в Успенском появился Стародубцев, вызвал Авдотью в сельский Совет.
— Где ваш муж? — спросил он вежливо.
— Где? — Авдотья пожала плечами. — Знаете ведь. Без вестей пропал. Как взяли его на войну, так будто в прорубь сгинул.
Слезы выступили на глазах Авдотьи. Стародубцеву стало неприятно. Он не мог отвести взгляда от слезинок, дрожавших и не отрывавшихся от нижних век женщины.
— Вы меня извините, — произнес он. — Долг службы... Бывает, боец пропал без вести, а потом находится. Он у вас был бойцом Красной Армии?
— Да, да... бойцом, — с поспешностью подтвердила Авдотья. — Как, значит, взяли его, так и...
Слезинки, наконец, оторвались от глаз, скатились по щеке на грудь.
— А куда ты позавчера ходила? — спросил председатель сельского Совета.
— В лес ходила.
— Зачем?
— За щавелем ходила, щец сварить. Житуха-то, сами знаете, какая.
— А если мы тебя заарестуем, — сурово продолжал председатель, — тогда признаешься? А? С кем у Кривого озера встречалась? С кем в каменоломню ходила?
Авдотья вспыхнула.
— Обидно даже, — лицо ее опять приняло плаксивое выражение. — Я женщина честная. Думаете, вдова, так на нее можно всякую напраслину наговаривать?
— А если не напраслина? Если будет доказано, что ты дезертира укрываешь?
Авдотья не выдержала долгого председательского взгляда,
