Шрифт:
Закладка:
Издаваемый ИМЭМО журнал «Мировая экономика и международные отношения», первый выпуск которого вышел летом 1957 года, быстро подвел под программу правительства в сфере международной торговли и политики теоретический фундамент. Идеологически нагруженные передовицы и статьи журнала вторили утверждениям Жукова о ленинском характере парадигмы мирного сосуществования и придавали им больший теоретический вес[169]. В дополнение к этому Микоян, также озабоченный проблемой поднятия авторитета института и его журнала, развивал на страницах последнего свои идеи относительно значения мирного сосуществования для внешнеэкономических связей Советского Союза. При помощи журнала он пытался передать то же самое сообщение, которое передавал представителям деловых кругов всякий раз, когда встречался с ними. Микоян писал:
На Западе часто можно услышать, что социалистические страны, вступив в Совет экономической взаимопомощи, якобы создали свой «торговый блок», отгородились от остального мира, хотят построить самодостаточную экономику и даже не хотят развивать торговлю с другими странами. Это, конечно, далеко от истины[170].
Все это могло звучать как чистая пропаганда, но статистические данные говорили сами за себя, и Микоян часто подчеркивал этот факт.
Но самым важным фактором, предопределившим коммерческие успехи Советского Союза, был глобальный экономический контекст 1950-х годов и мириады возможностей, которые открылись благодаря ему. Вот как стандартный текст по международной экономике описывает ситуацию начала 1950-х годов:
К началу 1950-х годов первый этап послевоенного восстановления мировой экономики был в значительной степени завершен. Существенная часть перемещенных лиц в мире была репатриирована или переселена в другие, готовые принять их страны. Европейские экономики были восстановлены, и большая их часть вернулась к уровню довоенного производства. Инфляция уступила место ценовой стабильности, а завышенный курс валют был исправлен в 1949 году повсеместной девальвацией. Оживление экономической деятельности Европы благоприятствовало увеличению мирового спроса на сырьевые товары, сильно раздутому требованиями корейской войны, которое привело к всплеску роста в слаборазвитых регионах мира. Эти признаки повсеместного экономического улучшения подготовили почву для беспрецедентного уровня экономического процветания, который поставил, по крайней мере перед высокоразвитыми странами, новую экономическую проблему – проблему изобилия [Kenwood, Lougheed 1992: 245].
Примечательно, что, в отличие от международной политической ситуации 1930-х годов, механизмы поддержания глобальной безопасности не были нарушены. Если неуверенность 1930-х годов была одним из основных факторов, определивших форму и содержание сталинских стратегий индустриализации, то Рах Americana 1950-х годов был столь же значим для решения советского руководства в пользу стратегии большего участия. Степень частоты упоминания в исторических источниках склонности Хрущева к урезанию военного бюджета в пользу развития гражданской экономики соответствует лишь степени неприемлемости этой стратегии для Сталина во время индустриализации[171].
Таким образом, позитивное видение будущего одной из сторон усиливалось позитивным видением другой стороны, что позволило аналитически и идеологически разработать стратегию мирного сосуществования. В советскую дверь стучались капиталисты, более чем когда-либо желавшие извлечь из сотрудничества с Советским Союзом выгоду. Советская бюрократия, в ряды которой входили представители новой технократической элиты, больше не была парализована страхом и поэтому, когда дело доходило до выполнения правительственного обещания настоящего потребительского изобилия, оказывалась более гибкой. Действовало гражданское руководство – Хрущев, утверждающий вслед за Микояном, что легитимность можно искать в экономическом превосходстве, а не в военной безопасности. И наконец, бурно развивалась мировая экономика, являющаяся квинтэссенцией «гегемонистской стабильности» – состояния, при котором одна доминирующая держава обеспечивает всеобщие общественные блага в виде международной безопасности и глобальной макроэкономической стабильности, а также формирует и поддерживает интернациональные режимы управления торговлей и денежными средствами[172]. Из обычного источника, посвященного истории холодной войны, вы не смогли бы узнать, что за более чем три десятилетия советской истории международные политические и экономические перспективы никогда не были такими позитивными, поэтому советские лидеры, вооруженные теперь предпосылкой мирного сосуществования, быстро воспользовались представившейся им возможностью.
Часть II
Целеполагание
Глава 3
Реставрация: возобновление отношений с капитализмом
Хрущев окончательно пришел к власти к концу периода самого большого экономического роста в семидесятилетней истории Советского Союза. Рост ВВП СССР в 1950-е годы лишь незначительно уступал росту ВВП в Японии, был выше, чем в ФРГ начального периода немецкого «экономического чуда», и намного превосходил темпы экономического роста в Великобритании и США [Ханин 2002: 75–79]. Новый советский лидер вскоре внес свой вклад в сдерживание экономического развития, начав кампанию по децентрализации, суть которой заключалась в передаче полномочий на принятие экономических решений специальным экономическим советам (совнархозам) и катастрофические последствия которой станут очевидны только в следующем десятилетии. В 1950-е годы, однако, Хрущеву можно было простить его реформаторский энтузиазм: попутный ветер дул уже продолжительное время[173]. Более того, в результате революционных потрясений империи западных держав разрушались. СССР казался и фактически был страной, двигающейся по восходящей траектории; Запад, обладающий столь явным превосходством, мог только двигаться по нисходящей. Теперь, когда мир был свободен в выборе своей политической и экономической судьбы и тон задавала советская экономика, было трудно сопротивляться. Энергичный, маниакально-депрессивный Хрущев этим воспользовался. Советское руководство отбросило осторожность, поддерживаемую неусыпным надзором Сталина, и вступило на открывшуюся мировую экономическую арену с развязностью и уверенностью. Показатели внешней торговли отражали общую ситуацию.
Темпы роста советской экономики в 1950-е годы впечатляли, составив 8-10 %, но внешняя торговля росла еще быстрее: в среднем более чем на 13 % в год на протяжении того же периода[174]. Внешнеторговый оборот СССР увеличился в первой половине 1950-х годов на 87 %, в то время как мировой товарооборот вырос только на 38 %, что с гордостью отмечалось в докладе ЦК 1955 года[175]. В течение 1960-х годов рост внешней торговли замедлился примерно до 8–9 %, но все еще был значительно выше роста советского валового внутреннего продукта (ВВП) и соответствовал мировым коммерческим тенденциям. Кроме того, торговля расширилась по всем направлениям. Мир глобализировался, а вместе с ним глобализировался и СССР (см. рис. 9).
Речь идет о чем-то беспрецедентном в сорокалетней тогда истории Советского Союза. Послевоенный сталинский рост был в основном обусловлен торговлей с новыми «дружественными» режимами Восточной Европы (и их грабежом). Для широкомасштабного расширения торговли требовалось наличие двух факторов. Первым из них была деколонизация, в результате которой советское руководство приобрело новых партнеров и получило прямой доступ к ресурсам,
