— Белокосова? – недовольно нахмурился он. – Что-то хотели?

По его интонациям было понятно, что мне немедля следует это что-то перехотеть и зайти в другое время, но соседство с фейским мухомором изрядно закалило мои нервы.

— Ах, вы знаете, — я подошла ближе и подставила носок туфли в дверную щель, — госпожа Вильхоф скончалась?

— Знаю, — с еще меньшим энтузиазмом ответил Нестеров и пригладил и без того зализанные волосы. Также, как и Тилль, он не признавал парикмахерских, но шампунями пренебрегал, считал, что гладко зачесанные назад темные волосы придают ему шарм.

— Я бы хотела подготовить небольшую статью для студенческой газеты о ее жизни и работе. Вы ведь не откажетесь помочь с материалами?

На этом он явственно скривился, затем отошел в сторону, пропуская меня внутрь. Еще бы: вдруг это от декана поручение? А если и нет, то у того возникнут вопросы, отчего аспирант Нестеров препятствует написанию статьи о знаменитом профессоре?

— Вам бы с госпожой Крыжевской поговорить, — промямлил он мне в след. – Они очень дружили с Вильхоф.

— Обязательно, — заверила я и уже просочилась внутрь аудитории. – Но пока я бы хотела осмотреть рабочий стол госпожи Астрид, заодно проникнуться атмосферой места, где она трудилась!

— Чаще всего в библиотеке. Госпожа Вильхоф не любила сидеть в одиночестве, — это он произнес с явным осуждением, а также попытался неловко загородить спиной свой обед, разложенный на одном из столов. Хотя, прячь не прячь, а луково-копченый запах достал меня и здесь. – Все была в суете, движении, среди учеников и аспирантов. Я еще застал последние годы, когда она преподавала.

— Но где-то же она проверяла работы студентов и хранила свои записи?

Нестеров указал на стоявший в самом центре стол, такой большой, что сошел бы за два стандартных. На нем сейчас лежали папки с материалами и стопы тетрадей, а еще – несколько горшков с кактусами. Это и неудивительно, Степан Сергеевич нынешний преподаватель старорудского и завкафедрой, любил их нежно и страстно. Хвастался, что дома собрал целую коллекцию, а на работе держал те, которым пока не нашел места.

Рыться в его столе было неприлично, да и вряд ли Степан Сергеевич так дорожил воспоминаниями о профессоре Вильхоф, что оставил себе записную книжку Крыжевской. Я бегло осмотрела и стоявшие вдоль стен шкафы, задала Нестерову несколько бессмысленных вопросов, затем все же поинтересовалась:

— А вещи? Не могла ли Астрид оставить что-то здесь?

— Шутите? Степан Сергеевич каждый семестр устраивает генеральную уборку, у него и неучтенный листик не заваляется, не то что профессорские вещи.

А сейчас он уехал в Снежеград на научный симпозиум, именно потому Нестеров и решил уединиться с колбасой и луковицей на кафедре. Я же расстроила их свидание, за что ежесекундно удостаивалась укоряющих взглядов. Впрочем, кто же виноват, что Нестеров так не любит нашу столовую? Да и мне деваться некуда: если Тилль первым отыщет записную книжку, то ехать мне к матушке и новым женихам.

От отчаяния я еще пару раз обошла кафедру по кругу, разглядывая шкафы и стены, заодно сделала несколько заметок в блокноте. Вдруг и в самом деле статью сочиню, не такая уж глупая с ней затея. Астрид была выдающейся женщиной и специалистом, пусть и никудышней бабушкой. Проводи она больше времени с Тиллем, тот бы не вырос таким невозможным!

— А вы знаете, — Нестеров подошел ко мне с толстой папкой в руках, — мы тут тоже готовили материалы о госпоже Вильхоф. Думали сделать небольшую стенгазету о ней, собрали все, что нашли.

Я поблагодарила его, взяла папку и уселась на свободный стул для посетителей, разложив материалы на коленях. Нестеров бросил отчаянный взгляд на порезанную колбасу и краюху черного хлеба, но все же не стал спорить и выпроваживать меня.

В папке оказалась целая стопка газетных вырезок, которые я бегло просмотрела и несколько фотокарточек. Говорилось там то, что я и так знала: госпожа Вильхоф жила в Тергороде с рождения, поддерживала крепкую связь с Норнгом, была замужем, поздно родила дочь, потом овдовела. Дальше честно трудилась в университете до самого выхода на пенсию. Автор ряда научных работ и учебников, профессор.

На фотоснимках было заметно, как старела Астрид и с какими учеными была знакома. Нашелся снимок и в компании министров, после вручения государственных наград. Что странно, среди прочих на груди Астрид виднелся золотой крест «За заслуги перед царством Рудским». Рядом с ним виднелась аналогичный орден из Норнга, хотя в их наградах я разбиралась куда хуже. И за какие же заслуги госпожу Вильхоф решили так одарить?

***

— Тревожно мне, — вздыхал Макарушка, пока Тилль вел машину по узким улочкам Тергорода. – Оставили Ярину Вячеславовну одну-одинешеньку…

— Помилуйте! Она в университете, среди толпы таких же студиозусов. К тому же обучена стрелять из винтовки и револьвера, вы знали?

— Как не знать, когда туда почти всех девиц гоняют? Матушка моя и вовсе в стрелковом клубе состоит, ходит туда с подругами каждую пятницу. А раз в месяц у них вечера иноземных диковин. Давеча испытывали хиньские сюрикены, она после того выписала и себе набор из Снежеграда. Как думаете, может и Ярине Вячеславовне такой подарить? Она барышня прогрессивная и на экзотику падкая. Вот вас так взглядом и оглаживает.

Тилль хмыкнул на его замечание. «Экзотикой» его и раньше называли, а многие девушки хотели и сойтись поближе из чистого любопытства. Все же настоящие феи почти перестали заглядывать в людские земли, а если и да, то маскировались под людей. Четвертинки же сохраняли куда меньше черт магического народа, но все равно выделялись в любой толпе. Тем удивительнее, что матушка в свое время нашла где-то чистокровного фея. Но сама она об этом не рассказывала, а Тилль предпочитал не спрашивать. Какое ему дело до залетного молодца, который бросил его еще до рождения? Тем более отец у него уже был, пусть и не кровный, зато настоящий и заботливый.

Что его по-настоящему задевало, так это внимание Макара к Белокосовой. Та, может, и аферистка, но своя. Этот же так и лип к ней со своими цветами и сюрикенами.

— Или, думаете, слишком? – продолжал Тихомиров. – Все же барышня, веер с журавлями как-то уместнее. Поди пойми, что ей понравится.

— Норнгская шифровальная машина. Уверен, такой подарок разобьет ее сердце.

— Так их разве купишь, — печально вздохнул он. – И ходят