– Не горячись, Энекл. – рассмеялся Каллифонт. – Тогда давай договоримся так: ещё на год ты остаёшься, а следующим летом с первым же попутным кораблём отправляешься домой. За это время, всё решится ‒ так или иначе. Диоклет, к тебе это тоже относится. Думаю, ты уже добыл достаточно славы и золота, чтобы не зависеть от норова своего отца.

– Я обдумаю. Вернёмся к этому разговору через год. Что насчёт дня сегодняшнего? Люди взбудоражены, ночью может случиться всякое. Стоит ли привести в готовность войско?

– Нет. Вы уже своё на сегодня получили. Объявите, что жалование за сегодняшний день будет тройное, как за битву. Кстати, ваши отряды уже выступили?

– Да, стратег, – кивнул Энекл. – Их ведёт Гилисп. Уже прибыли, наверное.

– Хорошо, пусть отдыхают, и вы отдыхайте тоже – день был долгим. Можете идти. Хайре!

– Хайре! – в один голос ответили Энекл с Диоклетом и удалились. Полководец отвернулся и устало взглянул на залитый заходящим солнцем город.

Глава VII

– Хилон из Анфеи, сын Анакрета, свидетельствуешь ли ты перед собравшимися здесь свободными эйнемами, что ты эйнем по крови и рождению, равно как и отец твой, как и отец твоего отца? Что ты не был куплен, не был продан, не являлся и не являешься собственностью другого человека, равно как и отец твой, как и отец твоего отца? Что ты не осквернён проклятьем, святотатством, клятвопреступлением, кровопролитием без очищения? Скрепляешь ли ты своё свидетельство именем Эйленоса величайшего, справедливейшего, именем покровителя своего полиса и именами богов Эйнемиды?

Глубокий, чистый голос жреца-глашатая взлетел над чашей стадиона, с лёгкостью перекрывая гул огромного множества людей. Стадион в Калаиде мог вместить почти пятьдесят тысяч человек, но сегодня не хватило и этого. Те, кому не досталось места на скамьях, заполняли проходы, а некоторые даже оседлали узкую кромку чаши стадиона, презрев опасность свалиться с высоты в полторы сотни локтей. Шёл день девятый сто семьдесят четвёртых Калаидских Игр, первый бой состязания четырёх по панкратиону.

– Я, Хилон из Анфеи, сын Анакрета, свидетельствую о том, что я свободный эйнем из племени диолийцев, как и отец мой, как и отец моего отца. Что не я осквернён проклятьем, святотатством, клятвопреступлением, кровопролитием без очищения. Весами Эйленоса величайшего, справедливейшего, Золотым Яблоком Аэлин прекраснейшей, самой желанной, священными предметами богов Эйнемиды клянусь в том, что мне не ведомо иное.

Хилон радостно окинул взглядом заполненные трибуны. Его уже начинало захватывать весёлое возбуждение. Правду говорят: лучшее место на состязаниях – песок арены. Перед Хилоном раскинулся огромный стадион, пёстрый, словно шкура диковинного зверя, а над ним в ярко-голубом небе, сияло полуденное солнце. Хилон взглянул на облачко, проплываюшее над розово-красным анфейским сектором, пытаясь понять, на что оно похоже. Воображение оказалось бессильно. Парящий в высоте орёл ‒ добрый знак, но появился он в южной части небосвода, а юг ‒ это сомнение, неточность, двойной смысл. Знамение могло предвещать и победу в тяжёлой борьбе, и незаслуженный успех, и победу, обернувшуюся поражением. Опытный гадатель уточнил бы прорицание по дополнительным признакам, вроде направления ветра или цвета неба, Хилон предпочёл считать, что это просто орёл, а победит сильнейший.

– Свободные эйнемы, пусть тот из вас, кто не приемлет этого свидетельства, немедля встанет и объявит об этом?

Хилон на миг затаил дыхание. Стоило хоть одному свободному эйнему поклясться, что атлет не имеет права участвовать в Играх, и тот тут же изгонялся с состязаний. За ложное обвинение карали смертью, но был же некто Филен из Мелит, подговоривший какого-то бедняка солгать в обмен на содержание для семьи. Из-за этого случая был принят закон: всю семью клеветника до четвёртого колена надлежало продать в рабство, а на вырученные деньги возвести статую Латариса Озаряющего Истину.

– Хилон из Анфеи, сын Анакрета, твоё свидетельство принято.

Стадион взревел, и Хилон шумно выдохнул. С церемониями покончено и скоро всё решится. Победитель покроет себя славой, а имя проигравшего запомнят разве что жёлтые листы хроники состязаний, что пылятся в архиве храма Эйленоса Калаидского. Хилон покосился на соперника, пытаясь разглядеть признаки волнения, но лицо урвософорца казалось высеченным из камня.

– Неол, сын Сотера, свободный гражданин Калаиды рассудит это состязание. Да будет он справедливостью подобен Эйленосу беспристрастному, всевидящему, иначе да падут на его род позор и проклятье!

Гглашатай удалился. Судья вытянул жезл между соперниками. Под гул стадиона, бойцы бросились навстречу друг другу.

Урвософорец атаковал сходу, грацией и скоростью напоминая чёрную водяную змею. Немалого труда стоило держаться с достойным изяществом, а не отмахиваться, словно в кабацкой драке. Агесиполид несколько раз чувствительно попал по рёбрам, перевёл вниз, пытаясь захватить ногу, промахнулся, но сразу вскочил и нанёс невообразимый удар в прыжке. Чудом не получив ногой в висок, Хилон решил, что три тысячи стадиев между Анфей и Калаидой стоило проехать просто ради встречи с таким соперником.

Но и Хилон был бойцом отнюдь не из последних. Он отвечал, и пара весьма неплохих ударов достигла цели. Несколько раз он пытался сблизиться, но Агесиполид уверенно держал его на вытянутой руке. А жаль – как иначе показать свои борцовские ухватки? Победа над урвософорцем непременно прославит хилонов способ борьбы по всей Эйнемиде.

Наконец, Хилон посчитал, что находится в удобной позиции. Он тут же атаковал… и лишь когда его ноги уже оторвались от земли понял, что попался в ту же ловушку, что сам подстроил филисиянину. Песок больно ожёг лицо, сдирая краску с обнажённого плеча, на грудь навалилась тяжесть, и лишь наудачу вскинув руку, Хилону удалось закрыться от убийственного удара. Прижатый к земле, он изворачивался как змея, но без особого толку, а силы таяли. Дело уже казалось конченым, когда Хилон сумел-таки зацепить руку Агесиполида. Уже не заботясь о красоте с изяществом, он руками и ногами прижал соперника к себе, вынуждая судью остановить бой. Зрители недовольно загудели.

Дав бойцам немного отдохнуть, судья дал отмашку, и они сошлись вновь. На сей раз, Агесиполид сам перешёл в ближний бой, и Хилон, к своему ужасу, понял, что соперник владеет его приёмами едва ли не лучше него самого, некоторые движения в точности повторяли придуманные им. Выходило, что по всего одному броску урвософорцы за два дня воссоздали