– А как же мясо? Обещаю, как только ты увидишь то, что я приготовил…

– Я лучше пройдусь.

– Пройдешься? – он вглядывается ей в глаза. – Что-то случилось?

– Нет.

– Я сделал что-то не так?

– Все хорошо, – Молли тянется к его губам. Видит вошедшую Эш. – Привет, ребенок!

Девочка улыбается, машет ей рукой. Молли подходит к холодильнику. – А у нас ничего нет покрепче пива?

– Не рано?

– Нет.

Илия провожает ее до веранды.

– Уверена, что ничего не случилось?

Молли качает головой. Закрывает глаза и подставляет для поцелуя губы. Илия прижимает ее к себе.

– Не сейчас.

– Не сейчас что?

– Вот это, – Молли устало улыбается, прикасаясь к ремню на его брюках.

– Да я и не думал…

– Я знаю, – она уходит, опустив голову. Идет по поляне, сбивая ногами бутоны цветов.

«Он смотрит! Он всегда смотрит на нее! – думает она. – Наблюдает. Следит!»

Желудок сжимается, отторгая завтрак. Молли морщится, сплевывает желчь. Не сейчас. Не здесь! Она уходит к реке. Далекий берег на другой стороне кажется недосягаемым. Тошнота усиливается. Молли рвет. Рвет даже после того, как в желудке уже ничего не остается.

– Черт!

Боль пронзает живот. Вгрызается, словно острые спицы, которыми, кажется, наполнен кишечник. Молли сбрасывает одежду. Входит в прохладную воду. Плывет, не оглядываясь назад. Лучше утонуть. Проще. Перед глазами мелькают картины прошлого. Лица, образы.

– Ты предал меня! – шепчет она, вспоминая Дорина. – Все предали!

Лицо Кузы смотрит на нее из глубин сознания. Обритая. Безумная. Молли смеется. Дико. Истерично. Они никогда не найдут ее здесь! Не получат ни это тело, ни таланты.

Страх заполняет сознание. А что если все уже сделано? Что если с ней проделали то же, что Куза проделала с Гликеном? Что если она уже высшая, которую заставили поверить, что она все еще человек? Молли до крови кусает губы. Металлический привкус заполняет рот. Еще! Больше! Молли сплевывает сгустки красной крови. Нет, она все еще простой человек. Они не добрались до нее.

Тени под ногами кажутся материальными. Молли ныряет. Открывает в воде глаза и смотрит вниз. Ничего. Никого. Может, глубже? Но кто? Мысли путаются. Легкие горят, заставляя сделать вдох. Молли выныривает. Жадно хватает открытым ртом воздух. Она – чертова русалка, которая обречена жить в воде, вечно мечтая о суше. Молли снова смеется. Переворачивается на спину. Занимаются ли русалки сексом? И если да, то как?

Высоко в небе мелькает озадаченное лицо Кауфмана: толстое, опухшее от слез. Кузы больше нет. Куза перестала существовать, оставив ему свое тело. Куза… Она обманула их всех! Даже себя. Ушла, устав от вечности. Безумие. Безумие, которое ждет всех. Подкрадывается в темноте. Нашептывает во снах мысль о суициде. И вот уже сотни людей мечтают улететь на чистом, невинном облаке в страну снов, оставив в прошлом мир отчаяния и боли…

Молли выбирается на поросший высокой травой берег. Все тело болит, выворачивается наизнанку. Не нужно было выныривать. Она смеется. Бабочка садится на ее обнаженную грудь. Раскрывает разноцветные крылья, украшая твердый от холодной воды сосок. Почему она никогда не делала себе татуировок? Все что угодно на этой бледной коже. Любой рисунок. Любая мечта, которая навечно останется с ней. Которую невозможно будет смыть, принимая душ. Которую не разъест пот во время занятий сексом.

Молли закрывает глаза. Засыпает. Солнце согревает тело. Ласкает его. Птицы чирикают, напоминая далекую колыбельную песню. Песню из прошлого. Песню, которая снова превращает ее в младенца. Чистого. Невинного. Со светлым пушком на голове и небесно-голубыми глазами. Мать держит ее на руках. Молли обхватывает беззубым ртом набухший сосок. Теплое молоко обещает очищение и сон. Сон во сне. Тихий и безмятежный. Если бы пальцы младенца были более цепкими. Если бы можно было вцепиться в материнские волосы и никогда не отпускать их…

Вечереет. Молли лежит, пытаясь понять, спит или уже проснулась. Боль прошла. Тело липкое от пота. В голове пустота. Нарвать цветов и сплести пару венков. Затем бросить их воду и броситься следом за ними…

– Молли!

– Все нормально, – она выбирается на берег. Обнаженная, дрожащая.

– Ты же замерзла! – Илия прижимает ее к себе. Растирает тело. Снимает рубашку. Укрывает ей плечи.

– Люби меня.

– Что?

– Люби меня прямо здесь, – Молли ложится на спину. Тело дрожит так сильно, что она не может говорить.

– Тебе нужно согреться.

– Да, – выбивают ее зубы. Но холод не снаружи. Холод внутри. Снаружи лишь пот и безразличие. – Сделай мне больно.

– Что?

– Укуси меня! – Молли закрывает глаза, наслаждаясь болью. Такой естественной. Такой отрезвляющей. – Сильнее! – она вскрикивает. Ногти царапают Илии спину.

– Извини.

– Еще. Ударь меня.

– Молли…

– Ударь меня!

– Я не могу.

– Можешь, – она хватает его за волосы. – Сделай мне больно! Пожалуйста!

– Нет, – он поднимается на ноги. Смотрит на Молли, тянущую к нему руки.

– Ударь меня!

– Я не буду бить тебя! – он собирает ее одежду. – Давай я тебя одену и отнесу в дом.

– Больше не хочешь меня?

– Хочу, но бить не буду.

– Тогда просто возьми меня.

– Молли, – он смотрит, как она поднимается на четвереньки.

– Сделай это ради меня, – она оборачивается. – Ну же!

– Да что с тобой?!

– Мужик ты или нет?! – лицо Молли искажают презрение и злость. – У меня ломка, идиот чертов! Знаешь, что это такое?!

– Ломка?

– Пожалуйста, сделай хоть что-то…

Молли выгибает спину, зарываясь лицом в белые полевые цветы.

– Пойдем в дом, – Илия тщетно пытается поднять ее.

Молли кусает его: сильно, до крови. Рычит, словно безумное животное.

– Молли! – кричит Илия, но она не слышит. – Молли, мне больно, черт возьми!

Кровь из прокушенной руки капает на примятые полевые цветы. Илия тщетно пытается освободиться. Кажется, безумие передалось и ему. Безумие, в котором ничего нет. Лишь пустота и боль.

– А-а-а! – стонет Молли, не разжимая зубов, когда Илия, схватив ее за волосы, пытается оторвать от своей руки.

– Молли!

Они падают, катятся по земле, замирают, продолжая причинять друг другу боль. Молли плачет. Слезы из глаз и кровь из прокушенной руки Илии текут по щекам. Сердце сжимается. Голова идет кругом. Илия сдерживает тошноту. Мышцы сводит от напряжения. Напуганные птицы кружат в хороводе вытянувшихся к небу деревьев.

– Это безумие. Безумие. Безумие… – шепчет Илия, не понимая, что Молли давно отпустила его, давно не сопротивляется…

Затем видит, что она отключилась, поднимает на руки, несет в дом.

– Что с ней? – кричит Эш, выбегая им навстречу.

– Упала.

– Упала?

– Не путайся под ногами! – Илия смотрит на дочь, пытаясь не сорваться на крик.

Укладывает Молли в кровать и накрывает одеялом. Она поворачивается на бок и сжимается, словно эмбрион.

– Она умрет? – спрашивает Эш. – Как мама?

– Нет, – Илия отворачивается, скрывая слезы.

– Ты обещаешь?

– Иди погуляй.

– Я могу посидеть с ней.

– Уйди куда-нибудь! – кричит он.

Эш вздрагивает. В голубых глазах появляются слезы.

– Господи! – Илия зажмуривается, надеясь, что все это сон. Но сон не кончается. – Прости меня.

Эш молчит.

– Только не плачь, – он осторожно протягивает дочери руку. – Пойдем, покажешь мне свои