Не уверена, что хочу оставаться в этом доме.

Эта мысль впервые пришла ей в голову. Узнав, что унаследовала Эшберн, Эдриенн представляла себе, как будет жить в нем, станет частью города и построит новую жизнь в доме своей двоюродной тетки, даже если тот окажется тесным, холодным или чудным.

Но Эшберн был более чем просто чудным. Обои, которые показались ей очаровательными на первый взгляд, теперь вызывали у нее приступы клаустрофобии. Стонущие трубы и скрипучие половицы говорили больше не о качестве здания, а об угрозах, таящихся в нем. А теперь еще и это ночное явление.

Эдриенн, внезапно обессилев, потерла ладонями глаза. Если мне больше не нравится в этом доме, не следует ли мне его продать?

Чайник закипел, но она даже не думала к нему подходить. Вместо этого она скрестила руки на груди и, прикусив губу, оглядела кухню, высматривая уродливые очертания лиц в узорах буфета и разглядывая вмятины на кастрюлях, висевших на противоположной стене.

Купит ли его кто-нибудь? Дом был старым и находился в двадцати минутах езды от Ипсона, совсем крошечного городка. В половине здания даже не было электричества. А все эти слухи о его истории: странная владелица, убийства, дети, бросающие друг другу вызов, кто осмелиться приблизиться к дому… кто захочет жить в таком месте?

Кроме меня?

От волнения Эдриенн закусила ноготь большого пальца. Как только она начала подумывать о продаже, мысль о потере Эшберна показалась ей отталкивающей. Быть может, Эдит и была странной, но Эдриенн была ей достаточно небезразлична, чтобы оставить ей личную спальню. Да и дом не лишен своего очарования. Эдриенн всегда нравилась эта старомодная эстетика с розовыми узорами. Даже если обстановка Эшберна немного потускнела от времени, нельзя было отрицать, что антикварная мебель и изящный фарфор были гораздо более роскошными, чем все то, что она могла себе когда-либо позволить.

А если она переедет, то куда? У нее не осталось в живых никаких родственников, о которых бы она знала. После окончания школы друзья разъехались по всей стране, и она почти с ними не общалась. Эшберн был единственным местом, где у нее были хоть какие-то корни, пусть и случайные.

Но это ночное явление…

Эдриенн взглянула на свои руки. Они, наконец, перестали дрожать, однако, в груди все по-прежнему сжималось от напряжения, а от стресса разболелась голова. Разум ее, тем не менее, прояснился, и вместе с этим пришло сомнение в реальности того, что она пережила.

Никто ее не преследовал, и, если не считать царапин от деревьев, она совсем не пострадала. Единственным физическим, осязаемым проявлением этого феномена были птицы, разлетавшиеся с деревьев.

Но я никогда еще не испытывала такого острого страха. Не могла же я все это себе придумать?

Она посмотрела в окно. Луна, огромная и тяжелая, близилась к полнолунию, наполняя мир снаружи прохладным, успокаивающим сиянием.

Мозг Эдриенн был слишком перегружен, чтобы ясно мыслить. Она вздохнула, снова поставила чайник на огонь и сосредоточилась на приготовлении чая. Когда она вернулась в гостиную, Вольфганг уже растянулся на ковре перед камином.

Пламя успокаивало, а его свет прогонял тени из комнаты. Эдриенн взяла поднос, поставила чай на круглый столик рядом со своим заряжающимся ноутбуком и протянула ноги к огню.

Я не обязана здесь оставаться. Вытянувшись, кончиком кроссовка она почесала Вольфганга по спине. Тот выгнулся навстречу и издал счастливое урчащее мурлыканье. Но, думаю, мне хотелось бы остаться.

Эдриенн откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Голова все еще гудела, поэтому она сделала усилие, чтобы очистить свои мысли и расслабиться. Долю секунду разум ее был пуст, а затем пришло воспоминание о том, как она помогала укладывать Мэрион – застывшую, безмолвную и холодную – в машину Джейн.

Новая волна тревоги поднялась в ней, и Эдриенн застонала. Что произошло с той дружелюбной студенткой-ветеринаром? Была ли она до сих пор в больнице, вернулась ли домой или…

Только не морг. Не думай об этом.

Эдриенн боролась с желанием встать и начать ходить по комнате. Будь у нее телефон, она бы позвонила Джейн. Вместо этого она застряла здесь со своими догадками и разыгравшимся воображением до тех пор, пока кто-нибудь не приедет в Эшберн или она сама не дойдет пешком до города.

Я отправлюсь туда рано утром. Я не могу позволить себе никаких покупок, но, по крайней мере, смогу узнать, как дела у Мэрион, и заодно проверить свою электронную почту.

Она вновь обратила внимание на гигантского полосатого кота у своих ног. Тот выгнулся в позе, которую она называла «позой сбитого на дороге животного»: лежа на спине, ноги торчат в потолок, голова вывернута под странным углом, а губы приоткрыты, обнажая два белых клыка и кончик языка. Эдриенн усмехнулась. Он удивительно быстро привык к Эшберну. Видимо, немалую роль в этом сыграл камин.

Наблюдая за едва заметными подергиваниями и движениями Вольфганга, Эдриенн, наконец расслабилась, и вскоре ее веки отяжелели. Она планировала оставаться в гостиной только до тех пор, пока не успокоится настолько, чтобы лечь спать, но ее конечности становились тяжелее с каждой минутой, и когда напольные часы дедушки пробили девять, Эдриенн уже наполовину спала.

Она обхватила костлявыми пальцами низко свисавшую ветку. Ее мышцы атрофировались, и ей приходилось одновременно тратить физические силы, и прилагать всю силу воли, чтобы тащить свое иссохшее тело вперед. Она одолела сантиметров двадцать и отпустила ветку, затем сделала хриплый, пронимающий до костей вдох, хотя ее легкие были уже не в состоянии обрабатывать воздух. Шагнула вперед. Схватила другую ветку. Грязь все еще покрывала ее, заполняя каждый излом морщинистой кожи. Ее волосы были длинными при жизни, но стали еще длиннее после смерти. Они тянулись за ней, словно спутанное одеяло, цепляясь за листья и ветки.

Она не ожидала, что окажется так слаба. Она была погребена гораздо дольше, чем ожидала, и погребена глубоко.

Лунный свет был уже близко. Сквозь ветви деревьев она видела его блики на лужайке и стенах дорогого ей Эшберна. Луна оживит ее и даст силы уничтожить девчонку – это надменное дитя. Выманив ее, она сдерет с нее кожу, утопит ее крики в реках крови, переломает кости и попробует на вкус ее все еще пульсирующую плоть.

Она отлепила губы от гнилых зубов, и от предвкушения у нее перехватило дыхание. Обхватив пальцами новую ветку, она потянула ее к себе.