Шрифт:
Закладка:
Утром мы понесем смерть бесноватым. Ждите нас, мы избавим вас от лукавого.
Бойня при Бабкоселе
Утро началось не с кофе, а со случайного пинка по моей ноге. Мимо пробежал штурмовик. Я выползаю из спальника и попутно включаюсь в происходящее вокруг. Группы готовятся к выходу.
До деревни, которую нам надо взять, буквально 200 метров, но на полпути овраг, в нем течет какая-то речка-говнотечка. От завода всего два пешеходных моста и один автомобильный. Пути захода определили только через пешеходные мосты, на автомобильный соваться было рано. Там офисное здание промки напротив еще не до конца зачищено, а с него как раз хорошо просматривается дорога на мост, потому идти там – смерть.
Мы поднялись из подвала и оказались в помещении с высокими окнами, один подоконник метра полтора, сами окна выходят на деревню. Я начинаю всматриваться: там что, дым из печи валит? Действительно валит! Хохлы вообще, что ли, страха не имеют? Кто-то рядом говорит, что печки топят не хохлы, а мирные. Их хохлы, конечно же, с деревни не выпускали, не давали эвакуироваться. Когда я еще был на гражданке и читал новости про Мариуполь, думал, что это такой пропагандистский шаблон. Рассказы про живые щиты из мирняка – способ демонизации врага. В тот день я убедился лично, что все это чистая правда. Они на самом деле демоны, а значит, пора начинать сеанс экзорцизма.
Как и планировалось, хохлы не ждали атаки со стороны завода, потому трое минометчиков, мирно идущие к орудию, которое стояло в огороде, сильно удивились, когда по ним открылся шквальный огонь со стороны завода. Я увидел движение в одном из огородов. Поначалу думал, что это наши уже продвинулись туда. Чтобы развеять сомнения, я толкнул локтем одного из разведчиков, что стояли неподалеку:
– Братан, кто там по огородам шарится? Наши зашли уже?
– Где?!
– Да вон, смотри!
– Блядь, так это хохлы! Вон у них миномет стоит!
И правда, а я и не увидел. После нашего тарантиновского диалога события развивались словно по сценарию «Бешеных псов». Из подвала на крики выбежало человек 15 штурмов. Они моментально заняли огневые точки и начали насыпать по хохлам. Я буквально на секунду затупил, потом вспомнил, что у меня тоже есть автомат и он тоже может наваливать по хохлам.
Вокруг все кипело: кто-то орал «Перезаряжаю!», «Сдохните, суки!». Происходила натурально гангстерская разборка из Чикаго 20-х годов. Хохлы уже лежали. Двоих нашпиговали свинцом, как рождественских уток яблоками, а третий, как мы потом выяснили, умер без внешних признаков ранений. Сердце, видать, остановилось от страха.
Еще двоих увидели с правой стороны деревни. Они, услышав стрелкотню с завода, пытались бросить позиции у одного из пешеходных мостов и уйти вглубь деревни. По ним тоже открыли огонь, командир разбивал окна стволом ПК и тут же шмалял на подавление.
Хохлы даже пытались в ответ стрелять, но какой там. Нас было не остановить. Видимо, это и была та самая ярость благородная. С каждым выпущенным в их сторону патроном я проклинал их, желал смерти им всем. За всех парней, что отдали жизнь в бою, конкретно за тех, кого я знал и с кем общался, за тех, кто умирал в эфире рации под Лисичанском. Вот он, триумф истинно русской ярости. Они бежали, а вслед им летели свинцовые проклятия.
Тут же поступила команда штурмам на выход. Надо было, не теряя момента, заходить и добивать врага, пока инициатива на нашей стороне. Кто-то заметил броневик, едущий по одной из улиц деревни. Мы с Максом вдруг вспомнили, что у нас есть ПТУР. У пускача в соседней комнате стояли наши бойцы. Они залезли на верхний ярус комнаты, выставили орудие на окно и зарядили.
– Пацаны, там БТР по деревне едет, найдите его! – кричу им.
– Блядь, вижу, вон он за дом заехал!
– Ебашь в стену!
Надо было напугать хохлов. Рядом со мной стояли пацаны-кордисты. Они тоже были нацелены на БТР. Выстрел ПТУРа в закрытом помещении моментально взрывной волной выбил почти все окна, ракета влетела прямо в дом, и ближняя к нам стена рухнула. БТР сорвался с места, по нему тут же начал работать «Корд». Было видно, как что-то на нем горит, но летел БТР не останавливаясь. Окончательно добили его на выезде с деревни, прямо у автомобильного моста.
Мы потом, когда все закончилось, ходили смотреть на подбитый броневик. Оказалось, что на нем ехала группы эвакуации, который приехал забирать убитых нами минометчиков.
У нас осталась одна ракета. Командир по рации передал, чтобы берегли ее на верняк и не стреляли куда попало. Потом, когда штурма уже зачищали улицы, мимо них на полном ходу промчалась «Газель». Ее мы отработать не успели. Слишком быстро ушла, и в прямой видимости она была всего секунды три.
Пока мы забивали магазины патронами, в эфире звучали переговоры командира с бойцами. Штурма докладывали о продвижении и занятых позициях. К обеду первая улица была взята полностью, хохлы отступили, а те, кто не смог, были убиты или взяты в плен. В то время, после радикально жесткого отношения к противнику, благодаря двусторонней инициативе и последующих договоренностях «наверху» было решено пополнять обменный фонд. Мы меняли пленных хохлов на своих пленных. На завод, где мы находились, привели 13 человек. Хохлы. Средний возраст 35–50 лет.
После утренней перестрелки во мне кипела ярость, но, увидев их, все прошло, будто ничего и не было. Они уже не представляли собой воинов. Грязные, разутые, раздетые, униженные. Вспомнил диалог с батюшкой перед уходом на войну. Я говорил, что иду защищать Родину, и просил его благословения. Он еще тогда спросил меня: ни в «Вагнер» ли я собираюсь идти? Я кивнул. Он задумался и через время сказал, что я не должен допускать, чтобы мной двигали чувства ярости и гнева, а еще надо гуманно относиться к пленным, как минимум их не пытать. Мне действительно не хотелось их пытать. Я просто стоял и смотрел на толпу связанных хохлов.
– Среди вас пиндосов нет?
– Нет, я с Харьковской области,
