– Извини, – позвала его, заикаясь, – можно тебя спросить?

Костя притормозил, смерил ее взглядом:

– А?

– Я узнать хотела, – заторопилась Седых, часто моргая за стеклами очков, – можно к тебе прийти в театр?

– Билеты в кассе, – автоматически ответил Костя, – приходи, если охота.

– Нет, я имела в виду… – Седых запнулась, – играть у тебя.

– Не получится, – ухмыльнулся Костя, – у нас студенческий театр. В школе играй.

– В школе кружок закрылся, – вздохнула Седых, и Костя вспомнил, что мама действительно о чем-то таком говорила, просто он не прислушивался. С его выпуском школьная труппа, лишившись руководителя, просуществовала буквально пару месяцев и разбрелась.

Косте стало жалко Седых, такой несчастной она выглядела в своей нелепой юбке из вареной джинсы и китайском пуховике сверху – чучело, иначе и не скажешь.

– Я все равно не смогу тебя взять, – сказал он, – но, если очень хочется, приходи на репетицию, посмотришь.

– А когда? – обрадовалась Седых.

– Ну на недельке как-нибудь. Ладно, я спешу. Пока!

Костя побежал вниз, оставив Седых топтаться на лестничной клетке. Он и не вспомнил бы о приглашении, не заявись Седых в театр, когда ее никто не ждал. Они репетировали новую Сережкину пьесу, бурно спорили, что-то доказывали друг другу, и тут Костин взгляд упал на дальние ряды, тонувшие в полумраке: там возникла странная фигура, похожая на стог сена. Стог пошевелился, встал, пошел к ним, и оказалось, что это Седых, которая зачем-то распустила волосы, хотя обычно заплетала их в косу.

Костя, разгоряченный перепалкой со сценаристом, вместо приветствия рявкнул в ее сторону:

– Ты что тут делаешь?

Седых замерла в проходе, не зная, что отвечать.

– Кто тебя пропустил, – горячился Костя, – почему на вахте не следят?

Седых втянула голову в плечи:

– Я сказала, ты меня пригласил.

Сережка Резник бросил на Костю удивленный взгляд – они, оказывается, знакомы? Косте пришлось объяснить:

– Это из маминого класса. Седых, театром увлекается.

Она, слегка приободрившись, вступила в раз говор:

– Я Фаншетту играла в «Женитьбе Фигаро».

– В школе у нас, – добавил Костя. Воспоминания, связанные с «Женитьбой», не были для Кости приятными, и он быстро их отогнал. – Все равно, нечего тебе тут делать. Поздно уже, иди домой давай. Придешь, когда будет спектакль.

У Седых выступили на глазах слезы, Сережка это увидел, и недовольно нахмурил брови:

– Да ладно, пусть посидит. Тебе жалко, что ли?

Кто-то из актеров позвал со сцены:

– Костя! Мы репетировать-то будем? Сколько можно, а?

– Подождете, не развалитесь, – рявкнул Костя в ответ. Потом повернулся к Седых:

– Ладно, но чтобы это было в первый и последний раз.

Она торопливо кивнула, спряталась в темноте на задних рядах.

Расходились поздно, ближе к полуночи. Костя зажег верхний свет, чтобы проверить, не забыл ли в зале чего, и обнаружил, что Седых спит, привалившись головой к колонне.

– Подъем! – крикнул он бесцеремонно, но Седых не просыпалась. Пришлось подойти и потрясти ее за плечо. Она вздрогнула, распахнула глаза.

– Давай быстро поднимайся, идем домой, – проворчал Костя, – ночь на дворе.

На улице он стремительно пошагал в сторону проспекта по свежему снегу, Седых еле поспевала за ним. Костя, не оборачиваясь, слышал за спиной, как она поскальзывается и негромко ойкает.

Тем не менее помогать ей он не собирался: еще решит, что они друзья, зачастит в театр. Гуськом – Костя впереди, Седых за ним – они шли по тротуару, когда сзади послышался сначала хохот, а потом крик:

– Жирная-жирная, жопа пассажирная!

Косте стало ясно, что кричат Седых; он сначала смутился, потом отвратительно рассердился, прибавил шагу. Наверное, следовало остановиться, огрызнуться хотя бы для проформы, вот только его внезапно одолела какая-то мерзкая немота. Внутри осталось только одно желание: скорей избавиться от навязавшейся на его голову попутчицы, нырнуть в спасительную темноту двора. Вот наконец и дом; Костя открыл дверь подъезда, шагнул было внутрь, потом помедлил и все-таки пропустил Седых вперед. Протискиваясь в проем, она задела его плечом, застенчиво извинилась. Косте хотелось толкнуть ее в спину, как-то выплеснуть раздражение, но, конечно, он не стал этого делать, только поморщился.

Лифт застрял где-то наверху, а может, сломался, и они поднялись пешком. Седых, дойдя до второго этажа, успела запыхаться, но все равно попыталась попрощаться с Костей. Он, взбегая по ступенькам, еще услышал, как распахнулась ее дверь, и голос Татьяны Викторовны воскликнул:

– Ника! Я тут с ума схожу! Где ты была?

«Так тебе и надо», – мстительно подумал Костя.

Седых пробормотала в ответ что-то неразборчивое, Татьяна Викторовна продолжила возмущаться, но Косте не было до них дела, он уже погрузился в собственные мысли и планы на завтра. Мясников, занимавшийся в школьном театре звуком, перешел вместе с Костей в университет, и они договорились заняться подбором музыки для одного эпизода… хорошо бы, чтобы Сережке понравилось… и та девчонка, Лиза, которая играет соседку, надо с ней поработать… дел невпроворот…

Мама не спала, ждала его.

– Ты Нику не видел? – спросила с порога. – Ее Татьяна Викторовна ищет, полшколы уже обзвонила.

Костя даже не сразу понял, что она про Седых, потом сообразил:

– Видел. Притащилась ко мне на репетицию. Ты скажи ей, чтобы больше не ходила, ладно?

– Ой, значит, она с тобой была? Ну хорошо, а то мы все испугались. Не хватало только, чтобы случилось что.

Костя разулся, сбросил куртку.

– Устал? – пожалела его мама. – Пойдем, я тебе чаю налью.

Они сели на кухне, мама заварила чай, достала из шкафчика печенье и шоколадку. Костя блаженно развалился на стуле, вытянул вперед гудящие ноги. Не сразу расслышал, что мама рассказывает про Татьяну Викторовну:

– Она от мужа ушла, такая неприятная история! Он набрал кредитов, не смог расплатиться, им угрожали. Татьяна Викторовна квартиру продала…

– Зануда твоя Татьяна Викторовна, – протянул Костя, зевая. – И дочка у нее такая же.

– Ничего подобного! – возразила мама. – У Ники талант к иностранным языкам.

– Как скажешь. – Костя хлопнул ладонью по колену и поднялся со стула. – Я спать. Завтра на первую пару.

– О, ты вспомнил про лекции! Я думала, тебя только твой театр интересует, – вставила мама едко.

– Мам, ну не начинай, – попросил Костя, – я и так устал. Какие ко мне претензии – я что, учусь плохо?

Костя нагнулся и поцеловал маму в макушку. – Нет же. Ну и все. Спасибо за чай!

Близилось лето, одиннадцатиклассники готовились к выпускным экзаменам, и Ярослава Афанась евна, отвлекшись от Кости, сосредоточилась на служебных делах. Несколько раз Костя заставал у них дома Татьяну Викторовну, они о чем-то тихо переговаривались.

– Что ей надо? –