По иронии судьбы эта идея подразумевает, что так называемый гомункулус (помните: «маленький человечек сидит в мозгу и смотрит на экран, по которому проходят квалии») на самом деле существует. Фактически, то, что я называю метарепрезентацией, имеет невероятное сходство с гомункулусом, которого философы отвергают с большим рвением. Я предполагаю, что гомункулус является либо просто самой метарепрезентацией, либо другой структурой мозга, которая возникла позже в ходе эволюции для создания метарепрезентаций. По-видимому, феномен гомункулуса есть только у людей либо он существенно сложнее, чем шимпункулус. (Примите во внимание, однако, что он может быть не единственной новой структурой, а представлять собой целый набор дополнительных функций, который включает вычислительную систему. Похожую идею высказывали Дейвид Дарлинг, Дерек Бикертон, Марвин Мински и многие другие, хотя и в ином контексте.)

Так в чем же состоит задача создания такой метарепрезентаций? Очевидно, что она не может быть просто копией или дубликатом – это было бы лишено смысла. Так же как и первичная репрезентация сама по себе, вторичная служит для выделения или освещения конкретных аспектов первичной с целью создания опознавательных знаков, которые способствуют новому стилю последующих вычислений. А может быть, для внутренней последовательной подтасовки символов («мыслей») или для связывания идей с другими с помощью одномерного звукового потока («языка»). Безусловно, если вы сочетаете абстракцию (см. подробное обсуждение в гл. 4) с последовательной подтасовкой символов, то получите «мышление» – наше родовое «пробирное клеймо».

Когда в эволюции эта граница была пересечена, мозг стал способен генерировать то, что Карл Поппер назвал бы «догадками»; он стал пробовать новые – даже абсурдные – сопоставления перцептивных «клейм», просто чтобы увидеть, что случится. Это спорный момент: может ли примат вызвать в своей памяти зрительный образ только что виденной лошади, но вряд ли он может вообразить лошадь с рогами (например, единорога) или представить себе корову с крыльями – а некоторые люди делают это без усилий.

В связи с этими идеями возникают интересные вопросы. Присущи ли квалии и самосознание только человеку, или они есть и у других приматов? И до какой степени они зависят от языка? У верветов[58] в естественной среде есть особые окрики, предупреждающие сородичей о различных хищниках. Сигнал «змея на дереве» заставит их спрыгивать с дерева на землю, а «леопард на земле» вынудит их карабкаться высоко на дерево. Однако сам кричащий не знает, что он предупреждает остальных. Верветы не обладают интроспективным[59] сознанием, для которого, по-видимому, требуется другая часть мозга (вероятно, привязанная к аспектам языка), чтобы порождать репрезентации более ранних сенсорных репрезентаций (метарепрезентаций) змеи или леопарда. Мы можем «внушить» обезьяне, что свинья представляет собой опасность, подавая ей слабые электрические разряды при появлении свиньи. А что, если поместить ее на верхушку дерева, а свинью поднять на соседнюю ветку? Я предполагаю, что эта обезьяна испугается, но не сможет выкрикнуть сигнал «змея», чтобы предупредить других обезьян спрыгнуть с дерева, то есть использовать сигнал как глагол. Похоже, что только человек способен к такому осознаванию квалии и ограничениям возможностей – «силы воли» – которые могут потребоваться.

Какие части мозга вовлечены в этот новый стиль обработки информации? Ориентировочный список включил бы миндалину (которая оценивает эмоциональную важность событий), такие структуры, как ангулярная извилина и зона Вернике (которые сгруппированы вокруг левого височно-теменно-затылочного соединения (ВТЗ), и передняя поясная извилина (которая отвечает за «намерение»). Как я отметил в книге «Фантомы мозга», «другая причина выбора височных долей – особенно левой височной доли… состоит в том, что в ней представлено много областей речи, особенно смысловой. Если я вижу яблоко, то активируются височные доли, которые позволяют мне постичь все его значения практически одновременно. Узнавание, что это фрукт определенного вида, происходит в нижней височной коре, миндалина оценивает его значение для моего здоровья, а зона Вернике и другие предупреждают меня обо всех нюансах, которые возникают при представлениях об образе яблока: я могу съесть яблоко; понюхать его; испечь яблочный пирог; вырезать сердцевину, посадить в землю его семена; употреблять его, чтобы „держаться подальше от докторов“; искушать Еву и т. д. Выбор каждой возможности оказывается центральным этапом („внимание“), а дальнейшие действия частично происходят при содействии поясной извилины. Если она оказывается поврежденной, пациент находится в состоянии бодрствования, но теряет желание говорить, думать, делать выбор или действовать; он страдает акинетическим мутизмом[60]».

Здесь возникает важный вопрос: до какой степени метарепрезентация связана с возникновением языковой способности понимать смысл? {38} Один способ это понять – посмотреть, способен ли пациент с афазией Вернике, вызванной поражением области речи в левом полушарии, лгать, даже несмотря на то что он не может понимать разговор или участвовать в нем. Пока у вас нет определенных представлений (репрезентаций) о ваших репрезентациях, вы не можете искажать их до того, как передадите другим; то есть вы не можете лгать{39}. (Это происходит, потому что если первичное представление само по себе искажено, вы обманываете самих себя – что лишает смысла вранье. Возможно, вам будет легче передать свои гены вашей потенциальной партнерше, если вы солжете ей, что у вас огромный счет в банке, но если вы сами поверите в это, то есть вы заблуждаетесь, вы можете начать тратить деньги, которых у вас нет.)

Несомненно, преднамеренная ложь – это безошибочный показатель того, что субъект – будь он шимпанзе, ребенок или больной с повреждением мозга – способен одновременно моделировать представления других и обладает мыслительной способностью. Известно, что птица может симулировать подбитое крыло, чтобы отвлечь хищника от своих птенцов, но она не осознает, что делает это; она не имеет «репрезентацию репрезентации», следовательно, не может воспроизводить эту стратегию в новых ситуациях, где это могло бы пригодиться. Например, птица не может симулировать, чтобы обратить на себя больше внимания и вызвать сочувствие своего самца (хотя такая способность могла бы возникнуть позже в процессе естественного отбора).

Разница между преднамеренной ложью и самообманом становится очень расплывчатой при таких расстройствах, как анозогнозия (см. гл. 2), когда пациентка с параличом левой руки, вызванным повреждением правого полушария, отрицает свой паралич. Это весьма странно, но когда я спросил одну из моих пациенток, может ли она дотронуться до моего носа своей левой рукой, она сказала: «Конечно… но будьте осторожны – я могу проткнуть вам глаз!». А в другой раз, когда я спросил генерала в отставке, может ли он пользоваться своей левой рукой, он ответил: «Да, но