В него в первую очередь. Я бы дал тебе денег и отправил на Острова… Как ты и хотела уже долгое время.

Соланж выдохнула:

— Откуда ты знаешь?

— О твоем сокровенном желании?

— Д-да. — Голос дрогнул невольно.

— Я наблюдательный и провел с тобой рядом так много времени, что догадаться было несложно, — чуть кривовато усмехнулся мужчина. — Именно потому я заколол людей Эссекса: не хотел, чтобы ты стала козырем, все равно чьим. Я готов был помочь! А получил пулю в грудь и… медвежий зверинец. Вот и помогай после этого людям, — заключил он с не меньшей насмешкой.

Соланж стиснула руки, борясь с мучительным нежеланием принимать правду услышанных слов. Сайлас Гримм не мог в самом деле желать помочь ей… Это было как-то неправильно. Странно. Казалось, кто-то большой схватил ее мир и встряхнул его хорошенько, по ошибке поставив с ног на голову.

Гримм ей не друг, но и не враг, как теперь выяснялось.

Он вообще непонятно кто!

Шпион.

Предатель.

Перевертыш, вот что страннее всего.

— Так как все-таки ты оказался в зверинце? — спросила она.

Он хмыкнул:

— Легко догадаться, что Эссексу не понравилось, что я тебя упустил, мало того, сам тому поспособствовал: он, конечно же, догадался, кто заколол его людей на дороге, то есть пошел против своих в угоду тебе, и — вуаля! — я в зверинце в «королевском браслете».

— Ты потому не мог обратиться назад в человека?

— Сама знаешь, серебро крепко нас держит.

— Но в лесу, когда я… — Соланж запнулась на миг, — стреляла в тебя, браслета у тебя на руке не было.

Гримм улыбнулся. Впервые за все это время без иронии и насмешки, а искренне.

— Так ты проверила, да?

Соланж, как бы обороняясь, сложила на груди руки.

— Проверила… из любопытства.

— Тогда признаюсь, удовлетворяя твое здоровое любопытство: я никогда прежде до последнего времени не носил сдерживающего браслета. — Говоря это, Гримм подошел совсем близко и даже понизил звучание голоса, глядя в глаза собеседнице и поверяя ей эту тайну.

Она отчего-то сглотнула.

— Никогда-никогда? — уточнила для вида, хотя поверила ему как-то сразу, безоговорочно.

А сейчас, как ни странно, смутилась, глядя в горящие желтым глаза и вообще будто по-новому собирая давно набивший оскомину образ: рассыпанные по плечам темные волосы, щетину на небритых щеках и жесткую линию губ, смягченную в этот момент чуть приметной улыбкой.

— Никогда-никогда.

— И как это вышло?

— Пожалуй, об этом мне хочется говорить меньше всего, — признался Гримм, отступая на шаг и возвращая ей снова возможность дышать.

Он опять прошелся по комнате, погруженный в себя, свои мысли, и Соланж, наблюдая за ним, невольно подумала, что для большого косматого зверя двигался он чересчур тихо и ловко, скорее как рысь или пантера. А еще вспомнилась травля, которую она видела: каково была Гримму веселить публику своей кровью? У него, верно, все тело в шрамах — и все из-за нее. Если, конечно, он не солгал, говоря, что хотел ей помочь…

— А как ты избавилась от браслета? — прозвучал вдруг ворвавшийся в ее мысли вопрос.

— С чего ты взял, что избавилась?

— Ты избавилась, — совершенно уверенно произнес собеседник. — Я сразу это почувствовал еще в Пэрис-Гарден, когда в первый раз увидел тебя среди зрителей.

— Ты видел меня в Пэрис-Гарден? — удивилась Соланж.

— А почему я, по-твоему, рвал эту чертову цепь и носился дурак дураком по Бэнксайду? — Сайлас сжал кулаки. — Я так надеялся, что тебе хватило ума сбежать куда угодно, только не в Лондон, так нет же, я замечаю среди зрителей тощего паренька, и паренек этот ты, мисс Дюбуа. Что я должен был сделать, по-твоему?

Соланж пожала плечами.

— Позволить Эссексу или Сесилу наконец меня отыскать? — предположила она. — В конце концов ты… отомстил бы за пулю, пущенную в тебя…

— Может быть, так мне и стоило сделать, — как-то зло отозвался мужчина, и глаза его вспыхнули ярче. — Жаль я, дурак, не додумался.

— Еще не поздно это исправить, — съязвила Соланж. — Иди и скажи своему господину, что нашел вашу беглянку. Глядишь, он тебя и простит!

Их глаза снова встретились, будто столкнулись друг с другом — даже искры, кажется, полетели.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, — наконец как-то устало, будто истратив весь свой запал, выдохнул Сайлас. — Мало того, что я бы не смог… — Он запустил пальцы в волосы и взъерошил свою шевелюру. — Эти люди… особенно Эссекс, они не из тех, что прощают. И то, что я убежал из зверинца, вскоре им станет известно… Меня станут искать. Как и тебя уже ищут. Так как ты избавилась от браслета? — вернулся он к интересующему его вопросу.

— Тот самый, умирающий на дороге, из твоих дружков, как я теперь знаю, — не удержалась от шпильки Соланж, — схватил меня за руку и, наверно, случайно испортил браслет.

— Черт побери! — выругался мужчина в сердцах. — Нужно было проткнуть его черное сердце три раза подряд. — И заметив ее ошарашенный взгляд: — Конечно, он сделал это нарочно, чертов ублюдок. Знал, что новорожденный перевертыш рано или поздно выдаст себя, вот и сорвал «королевский браслет».

— Что значит «новорожденный перевертыш»? — не без опаски уточнила Соланж.

— Это тот, кто ни разу не оборачивался, но уже на пути к этому.

Осознав смысл его слов, девушка замотала головой.

— Но я отнюдь не собираюсь оборачиваться, — уверенно заверила она собеседника. — Мне это даже не нужно. По крайне мере, не здесь, в Англии, где пики Лондонского моста унизаны головами наших сородичей.

А Сайлас возьми и спроси:

— Тебе уже снился Лес?

— Что, лес?

— Лес, — каким-то особенным тоном повторил Сайлас. — У каждого перевертыша он особенный, свой, но всегда манящий до дрожи. Так ты его видела? Вижу, что да. Сколько ночей после браслета ты провела вне этого Леса?

Сердце Соланж забилось прямо в ушах: так Лес имеет значение, как и медведь в нем.

Как и все остальные странности ее жизни вдруг оказались значительными…

— Только самую первую, — глухо призналась она.

Сайлас, будто только такого ответа и ждал, мотнул головой.

— Твоя звериная суть уже пробудилась, — сказал он, — вот почему Лес манит тебя. Зовет. И в какой-то момент ты просто-напросто обратишься… Против собственной воли. На улице, в доме — где угодно. — И добавил, заметив ее испуганные глаза: — Но так бывает только до первого обращения, потом ты сможешь себя контролировать. Бояться здесь нечего.

— Но я не хочу обратиться на улице или… в театре, — ужаснулась Соланж. — Я найду подпольного мастера, и мне восстановят браслет.

Теперь она и сама заметалась по комнате загнанным зверем, перспектива спонтанного обращения испугала ее