Шрифт:
Закладка:
Не прошло и пары минут, как к нам подсели. Я уперся лбом в ладонь и пытался пообедать, пока одинокие девицы Воснии строили нам глазки. Рут не возражал.
Я не одобрял его выбор в женщинах. Может, на том и держится мужская дружба. С Рутом нам было нечего делить, кроме нескольких кружек за столом.
– Говорят, Аткет до сих пор не может подняться. – Часто моргала воснийка по левую руку. – Неужто мужчинам только и нужно, что убивать друг друга?
– В самом мирном городе Воснии! – запричитала в ответ вторая.
Рут с подругами трещал не умолкая. Перехвалили каждый цветок в чертовом зале канцелярии. Говорили о мире, ценах на мыло и налоге на рогатый скот. О калеках, обнищавших после турнира, о любви вельмож к чемпионам…
Я скинул руку очередной подруги и вспылил:
– Все, к дьяволу. С меня хватит.
– Куда же вы? – томно протянула воснийка, под шумок объедая тарелку Рута.
Я даже с места не вставал, а со мной уже принялись спорить и уговаривать остаться:
– Мы только н-начали, дружище! Не обижай, во имя вс-сякой матушки на свете…
– Речь о турнирах, – вздохнул я.
Рут нелепо заморгал, дамы притихли.
– А помнится, я сам тебя-а отговаривал как-то раз. Вот точно дураком был! Ты уж прости. – Приятель уже был настолько пьян, что был готов извиняться за сущие пустяки. Бестолковый добряк. – Но ты погляди, как все вышло. Корона турнира, подумать только! – Он поднял кружку нетвердой рукой. – За кор-рону! Еще одну!
Рут заорал на несчастную девицу в заляпанном платье. Она не успевала.
– И ты был тысячу раз прав. К дьяволу эти ристалища, – сознался я, пытаясь устроиться на скамье так, чтобы не болели бока. Никак не выходило.
– Ну так и черт бы с ними, мил-ленькое дело! Такому умельцу найдется и другая работа в Криге, верно я г-говорю, дамы?
Воснийки не возражали. Особенно им нравилась щедрость Рута.
Я вздохнул. Ристалище все еще стояло перед глазами. Стоило оступиться на поле, и мне бы сломали шею. Хуже – ходил бы под себя до самой смерти, как бедолага Аткет, так и не взявший корону.
Главное – ни слова о скором побеге из Крига. Никому. Даже Руту.
– Тебе все просто, – фыркнул я и отпил сливянки. Горькая, зараза. Точно напоминает о том, в какой переплет я угодил. – Какой у меня теперь выбор? Вард мне и без ристалища шею свернет, если я сдам.
На лице Рута появилась наглая ухмылка. Такая же, как в тот вечер, когда он разбил цветочные горшки на балконе Эми.
– Выбор есть всегда, друж-жище! – подмигнул он то ли мне, то ли нахлебницам.
Я старался не выдать тревоги. Стоило веселиться, пить, может, и ввязаться в драку. А мне хотелось забиться в угол, подальше от всяких Беляков и новых стычек. Дождаться утра. Спокойно собраться в путь. Я бесчестно спросил, будто был заинтересован:
– Какой еще выбор?
– Женитьба!
Я продавал свое тело и душу на ристалище. До полного падения осталась самая малость – забраться в постель к воснийке из корысти.
– А что, господа, – оживилась самая худая и болезная из незнакомок, – я очень даже не прочь.
– И я, – запоздало вклинилась ее соседка.
Еще бы. Я отпил сливянки и соврал:
– Видно будет.
Письмо грело лучше выпивки и победы. Празднование, о котором я не просил, затянулось. Мне бы стоило уйти раньше. Подготовиться к отбытию. Вместо этого я сидел смертельно трезвым и ждал неведомо чего.
В Содружестве не водилось пьющих болванов-воснийцев или красивых и бойких мерзавок с острым языком. Возможно, только из-за этого я и поднялся на палубу «Луция».
Рут шутил, давал пустые клятвы пышногрудой соседке и вечно путал ее имя. Я невесело усмехнулся и подумал: «Через неделю тебя точно раздавит какой-нибудь гвардеец на коне».
Нужно ли уточнять, что я снова вызвался провожать друга до «Сухопутки»? Женщины Воснии только брали, предпочитая не отдавать ничего взамен. По дороге я сетовал, чувствуя полное право:
– И все-таки мне никогда не понять, зачем воснийцы так много пьют.
Приятель развел руками и скорбно качал головой. А потом разразился:
– Матушка кровная и вся ее м-милость… меня опя-ать попрекают!
Именно таким он меня и запомнит. Я долго молчал, отсчитывая дома. Знакомый путь. Как долго и я буду помнить эту дорогу?
– Слушай, Рут. Эм. Знаешь, если бы не ты, быть может, я… не дожил бы до этого дня. – Я оглянулся в сторону канцелярии. Рут в недоумении повернулся ко мне. – Спасибо, правда.
– Дважды д-двойное солнце, ты чего, дружище?
И встал на середине дороги – так ошалел. Будто бы от меня слышали благодарности еще реже, чем казнили королей. Я добавил:
– Жаль, что я так и не узнал Гэри. Думаю, он действительно был неплохим парнем.
– Отв-вечаю! – перебил меня Рут, будто мы спорили. – Лучше него только… только ножки двойной м-матери! Или, э-э, – приятель потерялся в метафорах, – четыре солнца? Не-не, обожди. Отсутствие похмелья, во!
Рут и не догадывался, что мы виделись в последний раз. Мы дошли до «Сухопутки» за неполный час, и мне даже не пришлось никого тащить на плече.
– Завтра все-е в силе? – Рут пошатнулся, но выставил указательный палец вверх. Жест, что его не нужно поддерживать.
Я потер пятнышко на рукаве. Оно не сходило.
– Э-э, Рут, знаешь, я такой битый, что, пожалуй, пас. Отлежусь, отдохну. Позже как-нибудь, идет? – Я улыбнулся.
Перед пьяным Рутом можно и вовсе ничего не объяснять. Забудет, что с него взять? И не на что здесь обижаться.
– З-заметано, – сказал он и подпер стену телом. – Но я все равно под вечер… того. Загляну.
Я кивнул, чтобы не солгать. Так и распрощались. Потерев рукав, я смирился с тем, что поеду за новой жизнью в грязной рубахе.
На пути в «Перину» я окинул прощальным взглядом Криг. Страшный ветер, поднявшийся с моря, так и норовил закинуть плащ мне на голову. Я придерживал его, спасаясь от холода. Завтра под вечер я уже буду на пути в Оксол. На пути к новому дому.
Прощания – лишняя трата времени. Сьюз не было никакого дела до того, куда я отправлюсь. Рут попробует меня напоить, как делал это не раз, и я снова начну сомневаться. К дьяволу. Под стягом мне будет не до дружбы. Вот уж точно, последнее мне давалось еще хуже, чем прощания.
С матерью попрощаться как следует так и не довелось. Кажется, то начатое письмо… Черт бы с ним. Оставлю в комнате вместе с ненужным барахлом. Я написал