была сыта, сейчас не отказалась бы от пирожного. Да что душой кривить – и если бы объелась, не отказалась бы.

Родерик пододвинул мне стул, помогая сесть за столик – совсем небольшой, только-только поместятся пара десертных тарелочек и чайных чашек.

– Что будешь?

Я растерянно улыбнулась.

– Не знаю…

– Тогда погоди.

Он отошел к прилавку, о чем-то негромко распорядился.

– Сейчас принесут, – сказал он, усаживаясь напротив.

Я обнаружила, что водрузила локти на стол вопреки всем правилам этикета.

Но прежде, чем смутилась и села прямо, Родерик тоже поставил локоть на столешницу, подперев щеку рукой, посмотрел на меня, и взгляд этот скользнул по коже, словно осязаемый. Щеки залило жаром, но я не смогла отвести глаз.

– Я подумал, как удачно вышло, что у тебя едва не украли сумку. – Низкий бархатный голос окутал меня теплом, смешался с ароматами ванили и кофе. – Вот так и начинаешь верить, что случайностей не бывает.

– Удачно. – Я облизнула внезапно пересохшие губы.

Не надо так на меня смотреть, а то я сама на тебя наброшусь и не посмотрю, что люди кругом!

Его взгляд потемнел, точно приклеившись к моим губам. Положение спасла подавальщица, поставив перед нами две одинаковые миниатюрные чашки и тарелочку с чем-то бело-розовым, невесомым.

– Меренга с клубничным соусом, – пояснил Родерик и улыбнулся так, будто он говорил о чем-то неприличном.

Я опустила ресницы.

– А тебе? – перед ним самим стояла только чашечка.

Он откинулся на спинку стула, взяв чашку в руки, глянул на меня поверх нее.

– Я не сластена.

Горечь кофе, сладость пирожного и неотрывный взгляд Родерика слились в невообразимую смесь, которая кружила голову не хуже бокала игристого. Да что со мной творится! Или после темноты и холода карцера, после того, как надежда почти оставила меня, каждое новое ощущение, каждое напоминание о том, что я жива и свободна, было слишком ярким, будоражило кровь? Или взгляд Родерика пьянил, будя запретные желания?

Какая жалость, что мы на людях, и остается только переглядываться! Какое счастье, что мы на людях и нельзя позволить себе даже взяться за руки!

– Еще? – поинтересовался он, когда я расправилась с пирожным.

Я покачала головой.

– Спасибо. Хорошего понемножку.

– А горького – не до слез, – улыбнулся он, вставая и пододвигая мой стул, хотя я прекрасно могла бы подняться сама. – Слез сегодня хватило, так что не грех и сдобрить вечер сладким.

– Хорошего тоже хватило.

В самом деле. Я узнала, что есть люди, которым я небезразлична. И Родерик сказал, что любит меня.

– И вечер еще не кончился, – продолжала я, оборачиваясь к нему на ступеньках.

Вечер в самом деле еще не кончился, хоть солнце и спряталось за крышами, и лучи его окрасили небо розовым. Жаль, в Летний сад уже не успеем – он закрывался с наступлением сумерек. Я бы хотела побывать там еще раз, больше не ежась под чужими взглядами. Тем более что осень скоро оборвет листья с деревьев, высушит травы, и сад погрузится в сон.

Я обернулась к Родерику сказать об этом. Одновременно шагнула, и, конечно, же, оступилась. Слетела с последней ступеньки.

Родерик оказался рядом в мгновение ока, подхватил, не давая упасть, прежде чем я едва не влетела в серую фигуру.

Нищенка, что сидела у ворот летнего сада, а теперь брела куда-то по улице, шарахнулсь от меня с невнятным ругательством.

– Простите, – повинилась я.

В самом деле, мне стоило бы смотреть, куда шагаю. Хотя – чего уж греха таить – смотреть на Родерика было куда приятнее.

Нищенка изумленно воззрилась на меня. В самом деле, прилично одетые барышни с кавалерами скорее бы скривили носик и буркнули, дескать, нечего под ногами путаться. А в следующий миг на лице ее отразилось что-то вроде суеверного ужаса, так что я даже снова оглянулась – может, у меня за плечом вырос призрак или еще что? Но рядом был только Родерик, державший на локте мою сумку.

Эта сумка, когда-то с нарядной вышивкой, а теперь потрепанная и латаная, удивительно не сочеталась с его нарядом, хоть и простым, но все же новым и очевидно дорогим. Да и с моим парадным мундиром тоже. Угораздило меня, отправляясь в тюрьму, натянуть именно его, не могла что-то более подходящее случаю надеть!

Родерик смерил нищенку взглядом, посмурнел. Тоже узнал? Хотя с чего бы, не его же она тогда пыталась предостеречь. Странно, что я ее запомнила, с тех пор столько всего случилось, хоть времени прошло совсем немного.

– Пойдем, – мотнул он головой. – Скоро закат, ворота закроют.

Я двинулась за ним.

– Не пошло впрок, значит, мое предсказание, – раздалось за спиной.

Я думала, что Родерик не обратит на это внимание – в конце концов, это всего лишь уличная нищенка, много чести ее слушать, но он остановился. Обернулся.

– «Беги от него?» Нехорошо твое предсказание.

Я охнула, схватившись ладонями за пылающие щеки. Он все слышал тогда?

– Подслушивать тоже нехорошо, ваше сиятельство, – ответила нищенка.

Родерик, кажется, на миг опешил от такой дерзости. А нищенка уже не смотрела на него, вглядывалась в меня, будто хотела разглядеть что-то, невидимое простым людям. Снова посмотрела на Родерика.

– И на свой счет принимать вам незачем. Вы же не из тех, чьих дочерей потом в холщовых сумках в приюты подкидывают, потому что отцу до нагулянных детей дела нет.

Я остолбенела.

– А если из таких, то на правду не обижаются.

Она нехорошо улыбнулась и зашагала прочь, оставив меня ошарашенно смотреть ей вслед.

Неужели она что-то знает?

Нет, наверное, я просто слышу то, что хотела бы услышать. «Беги, если не хочешь закончить так, как я,» – сказала она тогда. Видимо, был в ее жизни кто-то, после кого все полетело кувырком, как у несчастной Джейн. Как у десятков, если не сотен других девушек, поверивших в сказки о любви. А мы с Родериком слишком разные, вот она и обратила на нас внимание тогда. Попыталась помочь мне так, как ей казалось правильным.

И нечего придумывать себе всякие тайны.

Родерик дернул щекой, подхватил меня под локоть.

– Пойдем отсюда. Не стоило вообще с ней разговаривать. И извиняться не стоило, это она должна была смотреть, куда идет.

Я позволила ему увлечь себя, забыв даже о том, что ходить под руку не с родственником неприлично. Опомнившись, оглянулась, но нищенки уже и след простыл.

Какое-то время мы молчали. Родерик выпустил мой локоть. Шагал рядом и словно искрил недовольством, я чувствовала это, как чувствуется напряжение вокруг шаровой молнии на пальцах. Наверное, в другое время я бы попыталась сгладить