Шрифт:
Закладка:
На этот раз патриотическая волна захлестнула прежде всего сердце заведующей отделом Телефоните, и глаза ее увлажнились. Дрожащим голосом она произнесла одобрительное ответное слово и расплакалась. Еле-еле сдерживал слезу и писарь Реклис — к его горлу приметно поднимался комок. С теми же благородными чувствами бились сердца и других, энергия и решимость горели на лицах. Много еще огня было выплеснуто на собрании в этот раз — им бы и гранит был расплавлен. Даже муха, готовая дождаться весны на макушке упомянутого конторщика, ожила и, жужжа, описывала круги над этим половодьем энергии. А Реклис все спрашивал: «Кто еще хочет?» — и сердце его рвалось из груди.
В это-то время и раздался роковой голос:
— Я полагаю, нам нужно приступить к работе — ведь заседаем уже четвертый час, — произнес какой-то скептик, ненароком нанося удар по всему ходу дискуссии.
Бурлящая аудитория на миг перестала кипеть и вонзила пронзительные взгляды в подавшего реплику.
— Он сеет пессимистические настроения! Как можно говорить такое! — воскликнул Девиндарбис.
Его поддержал Реклис:
— В самом деле, товарищи, тут что-то неладно... Нельзя так как-то... нам нужно выяснить, наметить вехи... Мы не позволим мешать дискуссии. Я не знаю, но мне кажется, товарищи, надо как-то расшевелиться...
— Девиндарбис уже давно шевелится: полдня в столовой, другую половину — в сортире, — заметил скептик.
— Клевета! Это он сам там просиживает — из-за него надо в очереди стоять, товарищ писарь! — бросился к столу Реклиса Девиндарбис.
Неведомо, как долго продолжались бы прения, если бы не было затронуто чувство стыдливости Телефоните: она вспыхнула, как спичка:
— Ну, знаете... О подобных делах в таком месте... Я не перенесу!
— Невинность! Непорочная лилия! — задудел Девиндарбис и вдобавок ляпнул: — Дама, черт побери!
— Прошу без оскорблений! — предупредил писарь. — Говори о деле.
Однако в сердце Девиндарбиса уже начало наслаиваться что-то, похожее на нечто невообразимое, и он не смог сдержаться:
— Пусть она меня не задевает, я за себя не отвечаю... я могу крайне непристойное слово сказать!
— Сдержись! — пытался утихомирить оппонента Реклис. — Слово получишь потом.
Начальник безнадежно оглянулся: он не ведал, как погасить пламя разбушевавшихся страстей. А в дискуссию уже пытались ввязаться и другие.
— Знаю я тебя, — без всякой очереди вылез конторщик Мамулис, обращаясь к Девиндарбису. — Сказал бы, кто ты такой, да в присутствии женщины неудобно. Знаешь ты... кто?
— Какая я тебе женщина? — выпучила глаза оскорбленная Телефоните. — Когда ты меня замужем видел? Могу паспорт показать...
— Извиняюсь, я вовсе не намерен проверять твои документы. Но эта дрянь... Мамулис повернулся к Девиндарбису, однако Телефоните, не понимая, кому адресована последняя фраза, прямехонько кинулась в истерику.
— Послушай, Реклис! Мои документы для него дрянь? Что, я подделала их, что ли? Я подам в суд!
— Во-первых, товарищ Телефоните, надо считаться со словами. Я тебе не «Реклис», а «товарищ Реклис», — предупредил начальник. — А вы там, пожалуйста, говорите о деле, какие тут могут быть личные счеты? Наша задача — догнать и перегнать «Смачную колбасу». Ясно?
Как видно, это было не ясно, так как шум голосов и дебаты продолжались. На поверхность вновь всплыли личные дела, ибо своя рубашка — ближе к телу. Крови было попорчено много. Страсти разгорелись, и их не в состоянии была погасить целая пожарная команда.
И все же Реклису удалось закрыть собрание, продолжавшееся девять часов кряду. Смертельно измученные, шатаясь, будто пьяные, участники его разошлись.
Надо отметить, что начальник, сам того не ведая, сильно упрочил свое руководящее положение. На другой день он знал все: кто в рабочее время решает кроссворды или заполняет таблицу футбольного чемпионата, кто опаздывает на работу хоть на полминуты, кто вчера или позавчера пил, с кем и о чем говорил, когда пришел домой, верен ли жене, не болен ли подозрительными болезнями, сколько у кого денег, на каком боку спит, как падает напившись — ничком или навзничь и т. д.
Работники вползали к начальнику по одному и... в книге приказов возникли первые записи. Это обстоятельство веселило начальника: вот это коллектив! Вскоре на стене появился график с линией, четко поднимающейся вверх, вонзающейся в цифру «6». Следовательно, 6 тонн бумаги было исписано. Для поддержания боевого духа конторщиков был вывешен лозунг: «Однажды вспыхнув, не угаснем!»
Глаз посетителя веселило оживление: кто ранее торчал, скорчившись, у стола, теперь не сидел на месте — черкнет на бумажку слово и бежит. Пробежится по комнатам, приостановится на минутку, почешет затылок и обратно к столу, потом снова вскакивает и несется — только двери хлопают! И хоть для беготни оснований нет, то́ уже хорошо, что человек не сутулится, не заболеет профессиональной сидячей болезнью. И сердцу начальника приятно: поглядите, в каком разгаре работа! Ведь важно не стоять на месте, вперед дело двигать. А каким жаром, каким огнем решимости пышут собрания: для постановлений уже давно трех шкафов недостает! Не сравниться теперь «Смачной колбасе» с пустоголовыми.
Но... позвольте... чем это ошеломлен и почему опустил кудрявую голову начальник Реклис? Не приказано ли ему остричься наголо, или «Москвич» надолго застрял где-то в очереди?.. Начальник читает казенное письмо с важной подписью:
«В связи с бесцельной тратой государственных средств на работы, не имеющие пользы для народа, штаты, расходующие лишь бумагу, сократить, а контору пустоголовых ликвидировать...»
Такой удар! И это в то время, когда контора приложила невероятные усилия, когда она была готова перевести попусту еще несколько тонн бумаги сверх плана, когда она добилась серьезных успехов! Теперь она могла оставить колбасников далеко позади... А кто же победил? Победила «Смачная колбаса». Ее ликвидировали чуть позже...
СМЕРТЬ КИРВАРПЫ
Недавно, при перестройке и вывозке мусора в Н‑ском учреждении, среди прочего старого хлама обнаружено было весьма странное существо, внешне схожее с человеком. Поинтересовались, что «оно» такое? Медицинская экспертиза склонялась к тому, что это — покойник, который отдал богу душу не от избытка ума или угрызений совести, а от болезни. Поскольку совести у него отродясь не было, то, припертый бедою, он начал страдать изжогой.
До событий, приблизивших его кончину, работал он начальником строительства и именовался Кирварпой. Любимейшим и крепчайшим
