бояться. Они могут терзаться от сомнений в себе, задавая вопросы вроде: «Имею ли я право так себя чувствовать?», «Меня не будут ругать за эти чувства?», «Я не слишком чувствительный?», «Я точно это все не выдумываю?»

37-летняя Санни, которая росла с суровым отцом-нарциссом, постоянно ругавшим ее за то, что она «слишком чувствительная», рассказала о том, как сомневалась в себе и своих чувствах. Ее скрытность теперь влияет и на отношения с мужем.

Когда мы с мужем спорим или мне из-за чего-то грустно, я чаще всего держу все в себе, боясь, что он не одобрит моих чувств. А часто я вообще не понимаю, что чувствую и почему. Или беспокоюсь: «Я действительно должна это чувствовать? Со мной точно все хорошо?» Папа всегда кричал на меня, говорил, что я слишком чувствительная, мне надо просто взять себя в руки. Да… я действительно чувствительная, но я не хочу всегда скрывать свои чувства. Я хочу стать более открытой, особенно с мужем.

Санни не научили тому, что чувства — это нормально, их нужно распознавать, обсуждать и управлять ими. Ей пришлось учиться всему этому уже во взрослых отношениях. Многие повзрослевшие дети нарциссов рассказывают, что родители называли их «слишком чувствительными». Вполне понятно, почему нарцисс, который предпочитает не иметь дела с собственными чувствами, может счесть любого человека, у которого они есть, «слишком чувствительными».

Как и Санни, 62-летняя Даниша узнала от своей нарциссической семьи, что показывать свои чувства опасно, так что она очень хорошо научилась их скрывать. А потом, повзрослев, нашла интересное решение. После того как все детство Данише приходилось скрывать эмоции, чтобы не навлечь на себя гнев отца, она выбрала для себя профессию, неотъемлемой частью которой стало выражение чувств.

Будучи маленькой, в те несколько раз, когда я открыто выражала грусть или страх, папа тут же накидывался на меня с гневными, неприятными словами. Например: «Почему ты такая трусиха?» — когда я не захотела пойти на американские горки. Или: «Да какого дьявола ты так переживаешь из-за какой-то псины?» — когда умерла моя собака и я не могла перестать плакать. Так что я делала все возможное, чтобы скрывать свои чувства. Дошло до того, что у меня притупились вообще все эмоции. Тогда я не понимала, почему так. Я не связывала это с тем, как отец со мной обращался. Я просто ничего не чувствовала. А потом, окончив школу, я решила стать актрисой. Я хотела выражать чувства, пусть даже притворные. Я просто хотела хоть что-то чувствовать!

Рассказ Даниши о жизни с отцом-нарциссом — печальная констатация того, что случается, когда ребенка не учат распознавать, выражать и управлять своими чувствами. К счастью, актерская карьера навела ее на мысль, что ей стоит пройти терапию, и сейчас она учится присваивать и выражать свои чувства.

Сосредоточение на чувствах родителей, а не на своих

Как мы уже обсуждали, в нарциссических семьях потребности родителей перевешивают потребности детей. Конечно, эта динамика — полная противоположность отношений в здоровой семье. В нарциссической семье от детей ждут эмоциональной заботы о родителях и постоянной настройки на их чувства. Дети нарцисса не получают от родителя эмпатии, при этом от них ждут, что они будут проявлять эмпатию к родителю и облегчать его чувство неуверенности или уязвимости. Поскольку ребенок лишь в минимальной степени способен проявлять эмоциональную заботу о родителе — не только потому, что роли перевернуты с ног на голову, но и потому, что о самом ребенке до этого никто не заботился, — нездоровое требование стать «опекуном» для родителя заставляет ребенка считать, что он «ни на что не годен».

54-летняя Габриэла в детстве служила «эмоциональным опекуном» матери-нарцисса. Она настолько привыкла к этой роли, что даже не ставила ее под сомнение.

Я считала своей обязанностью успокаивать маму, когда у нее стресс или ей грустно. Я приходила домой из школы, а она сидела на диване, жутко подавленная и несчастная. Она обрушивала на меня негативные чувства: рассказывала, что не так с ее жизнью, что когда-то у нее были большие мечты, но все пошло не так, как она хотела. Конечно, она никогда не спрашивала, как я себя чувствую или что происходит в моей жизни. Тем не менее я пыталась ее подбодрить и спрашивала, чем могу ей помочь, но никак порадовать ее я не могла. Даже когда я повзрослела, у меня все равно осталось ощущение, что я обязана помогать ей почувствовать себя лучше. До недавнего времени я вообще не думала о своих чувствах и о том, что мне нужно. Я никогда не просила многого, потому что мама всегда была зациклена на себе.

Габриэла была настолько внимательна к настроению матери, ей настолько не хватало родительского признания и интереса к ее собственным чувствам, что она выросла, глубоко закапывая свои эмоции. К сожалению, лишь в зрелом возрасте она начала понимать, что попытки «стать матерью своей матери» подавили ее собственное эмоциональное развитие.

32-летний Эндрю рассказал мне, что рос в семье, где и мать, и отец были нарциссами и думали только о себе. Его и братьев и сестер учили «просто быть счастливыми», но их родители счастливы не были. Они постоянно гнались за фантазией «хорошо там, где нас нет», семья часто переезжала. Эндрю объяснил ситуацию:

Мы много переезжали, потому что родители гнались за каким-нибудь очередным приключением. В семье было четверо детей, и нам приходилось постоянно приспосабливаться к новым школам, домам, районам и друзьям. По-моему, им вообще не приходило в голову, что для нас это может быть тяжело. Мы смирялись с этим: а что еще нам было делать? Но я в детстве сменил тринадцать школ и, признаюсь, мало чему научился, потому что почти все мои силы уходили на адаптацию и приспособление. Если я жаловался, меня называли эгоистом, а потом читали лекции, почему я должен быть рад за них в каком-нибудь очередном прожекте. Иногда мне нужно было просто поговорить о том, как я себя чувствую, потому что все вокруг постоянно менялось. Но в моей семье такого не дозволялось. Мы все должны были притворяться счастливыми!

Что интересно, родители Эндрю называли его эгоистом, потому что он не был «рад за них». Похоже, их беспокоило только одно: чтобы дети копировали эмоциональное состояние родителей, а это не способствует здоровому эмоциональному развитию. Что касается обязательства детей быть счастливыми — это требование вполне соответствует распространенному явлению во многих нарциссических семьях: токсичной позитивности.