рамках Рижской операции (19–24 августа 1917 г.) в первый день германского наступления 2-я гвардейская пехотная дивизия противника переправилась на восточный берег Западной Двины у Икскюля и вклинилась в первую позицию русских войск, но ее дальнейшее продвижение встретило сопротивление частей русской 186-й пехотной дивизии 12-й армии. Попытка 14-й баварской дивизии форсировать реку на боевом участке 21-го армейского корпуса провалилась.

Провести контрудар одновременно всеми намеченными для этого силами (части 33-й, 136-й пехотных дивизий, 2-й Латышской стрелковой бригады и бригады 116-й пехотной дивизии) не удалось.

20 августа противник возобновил наступление.

14-я баварская дивизия прорвалась на правом фланге 21-го армейского корпуса. Части 185-й пехотной дивизии были отброшены, но стойкость 2-й Латышской стрелковой бригады (остановившей наступавшую на Роденпойс германскую 2-ю гвардейскую дивизию), предотвратила окружение в районе Риги главных сил 12-й армии.

Фактически не исчерпав всех возможностей обороны, командование 12-й армии в ночь на 21 августа приказало оставить позиции на р. М. Егель и отходить, что явилось первым шагом к сдаче Риги и началу отступления армии на север.

На оперативное искусство русской армии в кампании 1917 г. сильный отпечаток наложило морально-политическое состояние русских войск, стремительно терявших свои боевые качества в послереволюционный период. Все наступательные операции русских войск в революционный 1917 г. шли по одной схеме – «революционный порыв» в наступлении и неизбежный вражеский контрудар, использование противником снижения боевой устойчивости деморализованных русских войск, сводящей на нет все успехи наступления. По такой схеме развивались события на Юго-Западном (июнь – русское наступление, июль – неприятельский контрудар) и Румынском (соответственно июль – август) фронтах. Оборонительные операции характеризовались быстрым фиаско оборонявшихся русских войск с преждевременным оставлением сильных позиций. В этой ситуации основным средством оперативного реагирования в руках русского командования стал контрудар.

С установлением позиционного фронта оперативное искусство столкнулось с новыми, совершенно неизученными формами борьбы. Маневр по форме как будто бы упростился. В большинстве случаев это был прямолинейный удар, иногда по сходящимся направлениям (если позволяло начертание фронта). Но во всей остроте встала одна из основных проблем военного искусства в позиционной борьбе – проблема прорыва позиционного фронта. Обозначилась и другая ключевая проблема – оперативного развития успеха. Темп преодоления тактической полосы обороны был настолько медленным, что свободные оперативные резервы обороняющегося без затруднений воспроизводили новую систему обороны и таким образом перед наступающим возникала задача вновь и вновь прорывать оборонительные рубежи противника. Увеличение фронта прорыва успеха не дало. Тем более что в распоряжении командования наступающего не было средства, которое сковало бы маневр оперативных резервов в тылу. Сковать резервы можно было активными действиями на ряде других участков фронта – и наиболее удачное решение оперативного прорыва фронта было найдено на русском Юго-Западном фронте в 1916 г. Одновременный удар на многих участках широкого фронта привел к тому, что этот фронт рухнул и противник был отброшен.

Зародилась новая форма прорыва фронта – форма множественных прорывов фронта, форма дробящих фронт ударов. Эта форма требовала наличия крупных сил, но в то же время она заставляла противника разбрасывать оперативные резервы – фронт разваливался сразу на большом протяжении, и воссоздать оборону в тылу на широком фронте было трудно. Идея эта не получила законченного развития в Первой мировой войне, но она являлась наиболее соответствующей условиям последнего периода войны. Форма множественных прорывов фронта с применением в последующем со стороны прорвавшихся групп охватов и обходов приближала наступающего к решению проблемы уничтожения противника вместо его оттеснения (типичного для операций позиционного периода войны). В конце войны стал применяться переход в наступление и без артиллерийской подготовки (Митавская операция) – путем нанесения внезапного мощного первоначального удара при наращивании усилий из глубины и организации тесного взаимодействия всех родов войск.

Вторая ключевая проблема – развитие тактического прорыва в оперативный – так и не была решена в ходе операций мировой войны. Отсутствие необходимых мобильных резервов было главным препятствием для этого.

На эволюцию оперативного искусства в годы мировой войны наложили свой отпечаток объективные реалии боевого противостояния. Война показала, сколько проблем и недочетов в армиях воюющих государств имелось в сфере деятельности войск и управления этой деятельностью.

К началу войны оперативное искусство воспринималось как цепь боевых усилий, сплошных по фронту, единых по глубине и объединенных общим замыслом разгрома противника или противодействия ему. Оперативное искусство было призвано объединить тактические усилия войск (в пространстве и времени) в единую систему усилий армии или фронта. И квалифицирующим признаком оперативного искусства стал оперативный маневр.

«Генеральное сражение» XIX века исчезло.

Операция распалась на ряд крупных и мелких боев, разбросанных на широком пространстве, разрослась по фронту и в глубину. Изменились способы ведения боевых действий, в операциях участвует огромное количество войск – обе стороны операции вводят в дело все новые дивизии, численность которых иногда даже превосходит силы, которые операцию начали.

Операция длится не часами (как раньше), а днями и неделями. Например, в ходе Галицийской битвы Люблин-Холмская операция 4-й и 5-й русских армий с левофланговыми австрийским армиями шла непрерывно с 10 по 17 августа – т. е. неделю; Лодзинское сражение продолжалось 6 недель и т. д.

Значительно выросли плотности применяемых войсками технических средств – например, в Галицийской битве они составили 6–7 орудий, а в период Брусиловского прорыва (в 8-й армии) – 20 орудий на километр фронта.

Вместе с тем оперативная подвижность войск была невысокой – средний темп суточного продвижения во время Первой мировой войны ни в одной операции не превышал

18 км. Так, 11-я армия А. фон Макензена, эксплуатируя результаты Горлицкого прорыва, 100-км расстояние от Горлицы до р. Сан преодолевала две недели, т. е. по 7–8 км в сутки. После этого противнику понадобилась двухнедельная пауза для подтягивания тылов и восстановления дорог.

Фактор времени приобрел важнейшее оперативное значение. «Упущенный момент не вернется вовеки» – отмечал Наполеон Бонапарт. А Петр Великий говорил, что потеря времени «смерти безвозвратной подобна».

Учет временного фактора приносил полководцу победу, а его игнорирование – поражение.

Так, к вечеру 7 августа 1914 г. оперативная обстановка под Гумбинненом сложилась для 1-й русской армии на ее правом фланге весьма неблагоприятно, и начальник штаба и генерал-квартирмейстер убеждали командующего армией отдать приказ об отходе, т. к. промедление может погубить армию. Но П.-Г. К– Ренненкампф, несмотря на свои недостатки, имевший довольно большой боевой опыт, ответил: «теперь все дело в том, кто кого перетерпит; я Притвицу (М. Притвиц – командующий германской 8-й армией. – А.О.) не уступлю». И он оказался прав – с наступлением ночи командующий 8-й армией отдал своим войскам приказ об отходе за Вислу.

А 10 ноября 1914 г. в период Лодзинской операции, двигавшийся на выручку окруженной германцами русской 2-й армии сводный корпус 1-й русской армии вошел в соприкосновение с частями русского 1-го армейского корпуса. И 5