не намекало на славную смерть солдата и не смягчало отвратительности произошедшего. Капитан не мог повернуться к трупу спиной, поскольку тогда взгляд его был бы направлен прочь от своей роты.

Он упорно смотрел на лес, где все снова стихло. Он пытался представить, что там происходит – шеренги войск готовятся к атаке, ружья выставляют вперед… Ему показалось, что из зарослей торчат черные ружейные дула, готовые осыпать их градом пуль – таких же, как та, что напугала его. Перед глазами все расплывалось до боли; как будто впереди все пространство затянуло дымкой. Он больше не видел противоположную сторону поля, однако не сводил с него взгляда, лишь бы не смотреть на лежавшего рядом мертвеца.

В его душе воина разгорался огонь битвы. От бездействия он начал анализировать. Ему больше хотелось понять собственные чувства, чем отличиться благодаря храбрости и преданности. Результат размышлений глубоко разочаровал его. Он закрыл лицо руками и громко застонал.

Бой справа делался все более различимым; прежде невнятный гул превратился в рев, пульсацию, грохот. Звуки окружали со всех сторон; очевидно, неприятель отвел свой левый фланг назад, и вскоре должен был настать благоприятный момент, когда можно было пойти в наступление. Впереди царила таинственная тишина; всем казалось, что она не сулит ничего хорошего.

Сзади, за лежащими на земле солдатами, послышался цокот копыт; все оборачивались посмотреть. Дюжина штабных офицеров скакали к командирам разных бригад и полков, которые успели вновь сесть на коней. Еще миг – и зазвучали команды. Все повторяли одно и то же: «Батальон, готовьсь!» Солдаты вскакивали на ноги; ротные командиры выравнивали строй. Все ждали приказа «Вперед!» – сердца у всех бились учащенно, зубы сжимались. Все понимали, что их ждут ливни из свинца и железа, которые сметут первые ряды наступающих. Приказа все не отдавали; бой не начинался. Отсрочка пугала, сводила с ума! Она лишала мужества, как передышка, данная приговоренному к гильотине.

Капитан Греффенрейд стоял во главе своей роты. У его ног лежал мертвец. Справа шел бой; он слышал грохот и треск ружейных выстрелов, нескончаемый гром канонады, бессвязные крики невидимых солдат. Он видел клубы дыма, которые поднимались над дальним лесом. Заметил зловещее молчание леса впереди. Такие резкие крайности отражались на его состоянии. Нервное напряжение было невыносимым. Его бросало то в жар, то в холод. Он тяжело дышал, как собака, а потом вовсе забывал дышать, пока у него не начинала кружиться голова.

Вдруг он успокоился. Опустил голову и увидел обнаженную саблю; острие было направлено к земле. Сверху сабля напоминала короткий и тяжелый древнеримский меч. Им овладела зловещая, роковая, героическая фантазия…

Глазам сержанта, стоявшего позади капитана Греффенрейда, предстало странное зрелище. Его внимание привлекло необычное движение капитана. Он вдруг подался вперед, а потом резко дернулся назад, выставив локти в стороны, как при гребле. Между лопаток офицера показалось сверкающее металлическое лезвие, которое высунулось наружу, почти на половину руки! Лезвие окрасилось в алый цвет, а его острие оказалось так близко к груди сержанта, что он встревоженно попятился. В тот миг капитан Греффенрейд тяжело рухнул вперед, на мертвеца, и умер.

Неделю спустя генерал-майор, который командовал левым флангом федеральной армии, представил следующий официальный рапорт:

«Сэр, относительно действий 19-го числа текущего месяца имею сообщить следующее. Благодаря отступлению врага на моем участке фронта мой корпус не был задействован в бою. Наши потери убитыми: один офицер и один солдат».

Рассказ о совести

I

Капитан Паррол Хартрой стоял в форпосте своего пикета и негромко беседовал с часовым. Пикет выставили на дороге, проходившей посередине лагеря, который распространялся на полмили в тыл, хотя часовые со своих мест не видели лагеря. Очевидно, офицер отдавал солдату какие-то распоряжения или просто спрашивал, все ли тихо впереди. Пока они разговаривали, к ним со стороны лагеря, беззаботно насвистывая, приближался человек. Солдат тут же его остановил. Судя по всему, перед ними был штатский – высокий, одетый в домотканую одежду желтовато-серого цвета, который назывался «ореховым». Только такую одежду и могли себе позволить мужчины в последние дни Конфедерации. На голове у него была фетровая шляпа с полями, когда-то белая; из-под нее выбивались космы, явно не знакомые ни с ножницами, ни с гребнем. Лицо у человека было запоминающимся: широкий лоб, высокий нос и впалые щеки. Губы прятались под черной бородой, такой же запущенной, как и волосы. Большие глаза смотрели вперед уверенно и внимательно, что часто свидетельствует о пытливом уме. Человека с таким взглядом нелегко отклонить от цели – так говорят физиономисты. Иными словами, перед ними был человек, за которым любопытно наблюдать и который сам любит наблюдать. Он опирался на палку, недавно выструганную из дерева. Его прохудившиеся сапоги из коровьей кожи побелели от пыли.

– Покажите пропуск, – властно приказал солдат федеральной армии, наверное, потому, что рядом стоял командир.

Офицер скрестил руки на груди и наблюдал за происходящим с обочины дороги.

– Да разве ж вы меня не помните, командир, – безмятежно ответил прохожий, доставая бумагу из кармана куртки. Что-то в его тоне – может быть, намек на иронию – не позволяло солдату считать его выше себя. – Понимаю, вам положено быть начеку, – примирительно добавил прохожий, словно извиняясь за то, что его остановили.

Прочитав пропуск, солдат, поставивший ружье на землю, молча вернул его, вскинул ружье на плечо и вернулся к командиру. Прохожий зашагал дальше посередине дороги, а когда очутился на стороне Конфедерации, снова начал насвистывать. Вскоре он скрылся из вида за поворотом дороги, которая вступала в негустой лес. Вдруг офицер расцепил руки, достал из-за пояса револьвер и бросился бежать за прохожим, оставив изумленного часового на посту. Обругав последними словами всех вокруг, часовой вскоре успокоился и вновь принялся бдительно следить за дорогой.

II

Капитан Хартрой командовал отдельным отрядом. В его подчинение входили пехотная рота, кавалерийский эскадрон и артиллерийская батарея. Отряду поручили защищать важный участок в Камберлендских горах, в Теннесси. Обычно таким соединением командовал старший офицер; капитан был простым строевым офицером, пока его не «заметили». Его пост был исключительно рискованным; задание подразумевало высокую ответственность, и ему благоразумно предоставили право действовать по своему усмотрению, тем более необходимое, что он находился далеко от основных сил. Связь была ненадежной, а нерегулярные отряды противника, которыми кишели эти края, состояли в основном из дезертиров и преступников. Капитан Хартрой хорошо укрепил свой маленький лагерь, в состав которого входили деревня из полудюжины домов и сельская лавка, и собрал значительное количество припасов. Он