морские волны устремляются вперед вокруг утеса! Ни намека на грусть у него на лице; он думает. Он снова обращает взгляд вперед, не спеша осматривая зловещую и ужасную вершину. Потом спокойно подает знак горнисту. «Тра-ля-ля! Тра-ля-ля!» Властность в его голосе подкрепляет слова. Приказ повторяют все горнисты во всех подразделениях; резкие металлические ноты перекрывают грохот орудий. Стоять – отступать! Знамена медленно движутся назад; ряды смыкаются. Солдаты угрюмо следуют за знаменосцами, неся раненых; возвращаются стрелковые цепи, подбирая убитых.

Ах, сколько ненужных смертей! Тело героя особенно выделяется на фоне жухлой травы на склоне холма… Разве нельзя было обойтись без бессмысленной, напрасной жертвы? Неужели одно исключение способно запятнать безжалостно идеальный вечный божественный замысел?

Единственный в своем роде

I

Чем полезна вежливость

– Капитан Рэнсом, рассуждать – не ваше дело. Достаточно того, что вы выполняете мой приказ! Итак, повторяю. Если вы заметите любое движение войск впереди вас, открывайте огонь, а если на вас нападут, удерживайте позицию насколько можно долго. Я понятно выразился, сэр?

– Понятнее не бывает… Лейтенант Прайс! – обратился капитан к офицеру своей батареи, который приблизился к ним и услышал приказ. – Вам ясно, что хочет сказать генерал, не так ли?

– Совершенно ясно.

Лейтенант поскакал на свой пост. Какое-то время генерал Кэмерон и командир батареи, оба сидевшие верхом, молча смотрели друг на друга. Больше говорить было не о чем; очевидно, и без того уже было сказано много. Затем старший офицер холодно кивнул и развернул коня. Артиллерист с мрачным видом отдал честь – медленно и нарочито официально. Любой человек, знакомый с тонкостями военного этикета, по его поведению понял бы: так он отвечает на начальственный выговор. Одно из важных преимуществ вежливости заключается в том, чтобы можно было красиво выразить презрение.

После того как генерал вернулся к штабным офицерам, ждавшим его чуть поодаль, вся кавалькада двинулась к правому флангу артиллеристов и скрылась в тумане. Капитан Рэнсом остался один, молчаливый и неподвижный, как конная статуя. Серый туман, который с каждым мигом сгущался, окутал его, словно зримое воплощение судьбы.

II

Когда особенно не хочется быть убитым

Сражение, прошедшее накануне, было беспорядочным и ничего не решало. В точках столкновения между ветвями деревьев висели полосы сизого дыма, пока его не прибил к земле дождь. Колеса орудий и подвод со снарядами оставляли на раскисшей земле глубокие, неровные борозды. Пехота продвигалась медленно из-за грязи, которая липла к ногам солдат. Промокшие, они прятали под шинелями ружья, которые все равно отсырели, и бродили туда-сюда по сырому лесу и размокшему полю. Конные офицеры в прорезиненных плащах-пончо, блестевших, как черная броня, поодиночке или группами прокладывали путь среди солдат; на первый взгляд они двигались бесцельно, не привлекая к себе ничье внимание, кроме собственных товарищей. Общее подавленное настроение усугубляли мертвецы в заляпанных грязью шинелях. Их лица были накрыты одеялами; под дождем они желтели и казались слепленными из глины. Мертвецы усиливали общее волнение и уныние. На них старались не смотреть; в трупах не было ничего героического, и никто не стремился последовать их патриотическому примеру. Да, они пали смертью храбрых на поле боя; но поле боя было таким мокрым!

Общее сражение, которого все ждали, так и не произошло; ни одной противоборствующей стороне не удалось воспользоваться мелкими преимуществами, возникавшими то здесь, то там. Напряженное ожидание выливалось в отдельные случайные стычки. Нерешительные атаки вызывали угрюмый отпор, за которым не следовали контратаки. Приказы исполнялись механически; никто не старался сделать больше, чем полагалось по долгу.

– В наши дни солдаты уже не те, что прежде, – сказал генерал Кэмерон, бригадный генерал армии Союза, своему первому адъютанту.

– Солдаты замерзли, – ответил офицер, к которому он обращался. – И конечно… никто не хочет сражаться в таких условиях.

Он указал на одного из мертвецов, лежавшего в мутной луже. Лицо его и шинель были заляпаны грязью от конских копыт и колес.

Даже оружие как будто не стремилось помогать людям. Ружейные выстрелы звучали глухо и вяло. Отдельные выстрелы ничего не решали и почти не привлекали внимания тех, кто не участвовал в бою или находился в резерве. Пушечные выстрелы, слышные на небольшом расстоянии, звучали тихо и как-то неуверенно; им недоставало устрашающей звучности. Казалось, из больших орудий стреляют легкими снарядами малого радиуса действия. День, потраченный зря, неуклонно приближался к своему ужасному завершению. По поводу дня, который следовал за неуютной ночью, все испытывали дурные предчувствия.

У армии есть характер. Несмотря на то что каждый солдат и каждый офицер испытывает разные мысли и чувства, вся армия думает и чувствует как одно целое. Общие, целые чувства и мысли гораздо важнее и мудрее, чем просто сумма всех составляющих. В то ужасное утро огромная, чудовищная сила, которая брела ощупью по дну белого туманного океана среди деревьев, похожих на водоросли, тупо сознавала: что-то не так. Вчерашнее маневрирование окончилось неудачной дислокацией отдельных частей, слепым распылением сил. Солдаты чувствовали себя неуверенно и поговаривали о тактических ошибках, насколько они могли оценить ситуацию при их скудном словарном запасе. Старшие и строевые офицеры собирались группками и делились дурными предчувствиями, которые они, впрочем, также ощущали смутно.

Командиры бригад и дивизий встревоженно смотрели на своих соседей справа и слева, отправляли адъютантов с вопросами и уточнениями и осторожно выдвигали стрелковые цепи вперед, в туманную местность, где ничего не было известно наверняка. В отдельных местах солдаты, очевидно по собственной воле, сооружали примитивные полевые укрепления, обходясь без лопат и топоров.

Одну из таких позиций заняла батарея капитана Рэнсома, в которую входило шесть артиллерийских орудий. Солдаты, у которых имелись лопаты, усердно окапывались всю ночь, и теперь черные дула пушек виднелись в амбразурах за земляными валами. Батарея расположилась на вершине пологого холма, лишенного растительности; она могла без помех вести огонь, способный поражать цели на большом расстоянии. Едва ли можно было выбрать лучшую позицию. У нее имелась одна особенность, которую не преминул заметить капитан Рэнсом, большой любитель компаса. Вершина холма выдавалась на север, хотя, как он знал, армия должна была атаковать в восточном направлении. Более того, с его стороны линия фронта была несколько изломанной, то есть отклонялась назад и находилась дальше от врага. Это подразумевало, что батарея капитана Рэнсома находилась ближе к левому флангу. На линии фронта фланги обычно отведены назад, если позволяет рельеф местности, поскольку фланги являются уязвимыми местами. Если взглянуть сверху, батарея капитана Рэнсома находилась на левом краю линии фронта; дальше