о некогда стоявших на этом месте особняках. В одном из кабинетов кто-то болтал и смеялся. Раскатистый грудной смех Мелинды Элис бы узнала где угодно – он был похож на вековой дуб, такой же объемный, раскидистый, пестрящий в солнечных лучах. Элис устремилась по коридору и тут же налетела на лавочку у кабинета дирекции по подготовке к поступлению.

– Блин, – выпалила Элис и схватилась за ногу. – Блин, блин, блин.

В конце коридора из-за двери высунулась голова Мелинды.

– Ты там в порядке?

Элис выпрямилась и убрала волосы за уши.

– Здрасьте, да, – сказала она. – Все нормально, просто споткнулась.

– Нужен пластырь? Или лед? – У Мелинды был чудесный муж, взрослые, на вид адекватные дети и очаровательные внуки, одаривающие ее несуразными фигурками из пластилина. В девяносто шестом у нее еще не было внуков, но ее дети уже тогда были старше Элис, может, даже успели окончить колледж, точно она не помнила. Как же много времени человеку отведено быть взрослым, после того как пролетят его детство и юность. Здесь тоже должно быть разделение: идиотские годы после двадцати, когда все вдруг начинают ожидать, что ты знаешь, как делать всякие взрослые вещи; истеричные поиски пары ближе к тридцати, когда браки заключаются со скоростью игры в пятнашки; период мамочки из ситкома, когда у тебя наконец достаточно еды в морозилке, чтобы протянуть на ней месяц, если понадобится; период школьной директрисы, когда уже никто не воспринимает тебя как женщину, а видит в тебе лишь собирательный образ ворчливой авторитетной тетки. У тех, кому везет, бывает еще период «мамы Стифлера» или состоявшейся и властной Мэрил Стрип, за которым, разумеется, следуют примерно два десятилетия жизни старой перечницы, как у той старушки в финале «Титаника». До сих пор Элис ни разу не приходило в голову, что Мелинда так стремилась быть поближе к ней и ученикам, потому что ей было приятно находиться в окружении молодых. В Бельведере она тоже это почувствовала. Это сложно было назвать источником молодости, потому что ничто не напомнит тебе о собственной дряхлости лучше, чем брошенная подростком жестокая шуточка, но как бы то ни было, молодое окружение поддерживало сердце здоровым, а ум – открытым.

– Нет, все в порядке, – ответила Элис. Она не смогла удержаться и подошла к кабинету, который считала своим, хотя сейчас он безраздельно принадлежал Мелинде.

– Тебе что-то нужно? – спросила Мелинда. Она уселась обратно в свое гигантское мягкое офисное кресло лицом к компьютеру размером с микроавтобус.

– А на нем есть электронная почта? – спросила Элис. Компьютер Мелинды представлял собой памятник первобытного искусства. Элис не знала, как объяснить ей свои ощущения, кроме как сказав, что ее привела сюда мышечная память, выработанная за долгие годы, которым еще только предстояло случиться.

– Ты имеешь в виду интернет? – Мелинда пошарила на столе и выудила откуда-то CD-диск AOL. – Еще не установила. У меня дома есть. Тебе нужен?

Элис закрыла глаза и попыталась представить свою жизнь без душераздирающего количества непрочитанных электронных писем. «Нет, спасибо», – ответила она. Элис не припоминала, чтобы она бывала в этом кабинете школьницей, – она не могла припомнить ни одной причины, по которой ей могло бы понадобиться туда прийти, но она знала, что Мелинда не станет ее допрашивать, если она не сможет дать ей никакого объяснения. Зачастую было просто невозможно убедить ребенка любого возраста сказать о чем-нибудь напрямую, поэтому все сотрудники школы привыкли вальсировать вокруг да около.

– А вы пришли проследить, чтобы дети, в смысле чтобы мы не разнесли тут что-нибудь?

– Что-то вроде того. Но мне нравится приходить по субботам. Школьники – шумные зверята, поэтому иной раз просто приятно тут похозяйничать.

На шее у Мелинды было знакомое Элис ожерелье: толстый шнурок с деревянными подвесками в виде фруктов. На краю ее длинного стола лежала кипа бумаг, а на мониторе висели стикеры, исписанные таким знакомым почерком – размашистым, с щедрым наклоном вправо. Мелинда указала на диванчик, служивший многим ученикам сестринским постом, куда можно завалиться, чтобы выговориться. Элис протиснулась мимо места, где обычно сидела сама и где сидела Эмили, прямиком к дивану и опасливо присела.

Мелинда скрестила лодыжки и развела колени, отчего ее брюки образовали собой вельветовый шатер мышиного цвета. Элис потерла ладони, прикидывая, как объяснить словами свои опасения насчет того, что у нее, возможно, случился срыв, что она совершила прыжок во времени и что теперь ей, возможно, придется прожить всю свою жизнь заново, начиная с этого самого дня.

– Просто там внизу… – начала она. – Наверное, я не совсем понимаю, какой у меня план. Типа жизненный путь. – Свет в комнате был таким знакомым: солнечные лучи рассекали воздух и падали на монитор, отчего прочесть на нем что-то становилось невозможно. На самом деле Элис хотелось спросить: «Это будет безумием, если я попытаюсь полностью изменить всю свою жизнь и жизнь моего папы? Возможно ли в этот раз сделать все лучше?»

Мелинда кивнула.

– Ты ведь художница, верно?

Элис не хотела закатывать глаза, но не смогла удержаться.

– Ну, я не знаю. Вроде того.

– Какой вид искусства тебя больше привлекает? – Мелинда переплела пальцы, она казалась такой же, какой была, когда общалась с пятилетками, – открытой, терпеливой и доброй. Элис и раньше доводилось видеть, как Мелинда разговором приводила в чувства колючих подростков. В конце концов она отправляла их обратно на занятия, но сначала всегда выслушивала.

– Да кто ж теперь знает? Мне нравилась живопись. Она и сейчас мне нравится, наверное, – нахмурилась Элис. Она не могла спросить о том, о чем хотела, а именно: какого хрена с ней происходит и почему. Каждый, кто хоть раз читал книгу или смотрел фильм о путешествиях во времени, знает, что это никогда не случается просто так. Кто-то улетал в прошлое, чтобы влюбиться в человека из другого тысячелетия, а кто-то – чтобы сделать домашку по истории. Элис понятия не имела, для чего она проснулась на Помандер-уок и что ей нужно было сделать. – Меня, наверное, больше интересует, как понять, какой выбор действительно имеет значение, а какой просто шелуха.

– Увы, – ответила Мелинда, – это бывает непросто. Выбор колледжа и специальности, конечно, играет определенную роль, но это все-таки не татуировка на лице. Всегда можно передумать. Перевестись. Начать заново. Я тоже изучала искусство, – сказала она. Элис этого не знала. У Мелинды были темные густые волосы, заплетенные во французскую косу. Они с Леонардом были примерно одного возраста, но она всегда выглядела старше, намного старше, чем отец Элис. – Я изучала живопись и рисунок. После выпуска я переехала в