Казарма здесь мне понравилась больше, чем в учебном центре. Длинное трёхэтажное здание снаружи было облицовано белой и синей фасадной плиткой, а внутри недавно был сделан ремонт.

Восьмая «сменная» рота, куда меня приписали, располагалась на третьем этаже. Здесь имелись помещения для простых солдат, комнаты для сержантов и офицеров. Вероника устроила мне целую экскурсию, объясняя, что где находится.

Комнаты для солдат были рассчитаны каждая на взвод из двадцати четырёх человек, хотя, по словам Вероники, народу в штате числилось меньше. Аккуратно заправленные одноярусные кровати стояли в два ряда по двенадцать штук. Обстановка была не лишена уюта. На окнах висели шторы, на подоконниках росли цветы, у окна стоял общий стол. В сержантских покоях размещалось по три человека в каждом, а в офицерских — по одному.

Сейчас казарма пустовала, присутствовали здесь только дежурные — солдаты, по тем или иным причинам оставшиеся в части. Остальные разъехались по домам.

Сама территория части тоже выглядела приятно. Бело-синие здания стояли в два ряда вдоль широкой аллеи, которая упиралась в четырёхэтажный штаб. Между домами зеленел газон. А ещё здесь было тихо. Тёмные в этих краях, по словам Вероники, почти не появлялись, поэтому и стрельба раздавалась редко. Да и вообще, данный участок рубежа считался относительно безопасным.

Вероника сказала, что в личных шкафчиках можно хранить артефакты и оружие. Здесь, в отличие от учебки, аристократам это не запрещается. Всё равно многие князья и бояре являлись, по сути, живым оружием. А покупка собственных боеприпасов и средств индивидуальной защиты, наоборот, даже поощрялось.

Пообедали мы с Вероникой вместе. На территории имелось неплохая офицерская столовая. Мы взяли блюда, устроились за столиком, и тут я уже не смог отвертеться. Очень уж хотелось княгине Жуковской услышать о моих «подвигах». Пришлось рассказывать. Она с интересом глядела на меня, почти не перебивала. Мне порой даже становилось неудобно от такого пристального внимания.

Тем не менее подвиги пришлось приуменьшить. Говорить о свои истинных способностях я пока не собирался. Вероника полагала, что я владел магией воздуха, и это хорошо. Узнает рано или поздно и про тёмную стихию, но всему своё время. Поэтому я сказал, например, что в первой битве убил лишь двух магнусов, а количество каракатиц во втором сражении уменьшил до одной. Но даже это вызвало неподдельное удивление у моей собеседницы.

— Просто поразительно слышать всё это! — восторгалась Вероника. — Вы воистину очень храбры, Алексей. Впервые попали на границу и сражались на передней линии.

— Вы же знаете, какой у меня ранг. С таким рангом отсиживаться в тылу непозволительно.

— О да! Я вначале глазам своим не поверила, когда прочитала в вашим личном деле, что вы — старший мастер третьей ступени. Подумала, это какая-то ошибка.

— Нет, всё так и есть. Никакой ошибки. У меня феноменальные способности. Хотя были они не всегда. До восемнадцати лет мои силы дремали.

— Такие воины, как вы, Алексей, на рубеже на вес золота. Ещё и экзамены досрочно сдали.

— На передовой быстро всему учишься. Когда я вернулся из штрафной роты, понял, что нет смысла сидеть за партой. Теорию немного подтянул — и готово. Программа не очень большая, можно и самому освоить, если с практикой всё хорошо.

Мы часа два проторчали в кафе, пока Вероника не удовлетворила своё любопытство, затем она, наконец, ушла, оставив меня в покое, а я вернулся в свою сержантскую опочивальню с тремя пустующими ложами. Я мог хоть сегодня отчалить домой, но, во-первых, день двигался к вечеру, а во-вторых, было неохота прыгать по автобусам, которые ещё и ходили удручающе редко. Машиной же своей я так и не обзавёлся.

Пришлось звонить Сатиру, чтобы тот прислал водителя. Я объяснил ему, как добраться до части в объезд Гордеевска. К посёлку Высокий вела отдельная дорога. По ней же можно было и до учебного центра доехать, только времени это заняло бы больше. Спросил, нападал ли кто на предприятия, оказалось — нет.

Потом позвонил Гаврилову, поинтересовался, как обстоят дела с поиском секунданта, но с этим пока было глухо.

Напоследок решил поделиться счастливыми новостями с сестрой. Еле дозвонился до неё.

— Привет, Лёш, — в тоне Светы чувствовалось грусть. — Рада тебя слышать.

— Привет, Света. Как дела? Всё нормально?

В трубке повисло молчание, а потом раздался тяжёлый вздох:

— Нет, ненормально. Я здесь оставаться больше не могу. Я боюсь.

— Почему? Кто тебя обидел?

— Витя и Паша, два урода! Они… я не знаю, как тебе объяснить… Они мне угрожают.

Глава 9

Чувствовалось, Света не хотела рассказывать о происшествии, но вникнув в ситуацию, я понял, что проблема на этот раз действительно серьёзная.

Когда сестра вернулась из летнего лагеря, два малолетних урода, являвшиеся по совместительству нашими сводными братьями, оправившись от потрясения и потеряв всякий страх, но сохранив обиду, стали отыгрываться на моей сестре. Они то обзывали её, то подкалывали, то мать поносили последними словами. Поначалу Света не придавала этому большого значения. Словесные нападки сверстников она сама умела парировать, и даже мне об этом не рассказывала. Но то, что случилось позавчера, её напугало очень сильно.

Света гуляла вечером по набережной. Паша и Витя словно специально выследили её и стали по обыкновению грубить. Она тоже сказала им пару ласковых, началась ссора. Но в этот раз парни не остановились на стандартных хамских выпадах и перешли к угрозам. Витя предложил «попортить» сестру, «отодрать» как следует и прочее в таком дух, и даже начал распускать руки. Усугублялась ситуация тем, что происходило это далеко от дома.

Тем не менее Света отбилась с помощью магии и убежала, а теперь боялась даже в сад выйти погулять. Всё-таки силы у неё пока были небольшими.

Выглядело это чертовски гнусно, но что ждать от тупых, избалованных, наделённых силой и охреневших от вседозволенности подростков, да ещё и обиженных? Я когда думал о них, у меня руки сами сжимались в кулаки, хотелось все кости переломать и первому, и второму.

— Я не знаю, что делать, — жаловалась Света. — Я не останусь здесь. Если ты меня не заберёшь, сама уеду. К ирининым нотациям я уже привыкла, но эти совсем ополоумели. И меня никто не защитит. Я не могу никому пожаловаться.

— Может